Первое время их использовали как оружие, как силу, которую можно направить в нужную сторону, не заботясь о том, чего они сами могли желать. Им выдавали оружие только на время боёв, а после его сразу же отбирали. Их патрули всегда состояли из опытных людей – тех, кто без раздумий мог бы убить их при малейшей попытке ослушаться. Да и сам город оставался для них тёмным лабиринтом, в котором каждая улица могла оказаться ловушкой.
Но время шло, и всё менялось. Их перестали считать бесполезными пленниками, научили не просто драться, а работать в охране Бездны, выполнять приказы, следить за порядком. Им позволили ходить по городу самостоятельно – сначала в сопровождении, затем уже без. Теперь они знали не только планировку улиц, но и распорядок дня тех, кто здесь жил. Они выучили смены охраны, подмечали слабые места, запоминали тех, кто мог бы стать проблемой.
Джексон был первым, кто начал изучать город. Он быстро научился находить лазейки, обращать внимание на рассеянных стражников, замечать тех, кто не следил за своим постом. Ливий, несмотря на свою молчаливость, тоже делал заметки – о людях, маршрутах, местах, где можно спрятаться. Лиам, при всей своей прямолинейности, запоминал, какие улицы пустеют ночью и где можно пройти незамеченным.
Коул же просто ждал. Ждал, пока карты сложатся, пока у них появится возможность не просто бежать, а сделать это без шансов на поимку. Теперь у них был план города, составленный Джексоном и Ливием. Теперь у них было расписание смен, которое удалось украсть у Кристофера. Теперь у них были знания, которые они собирали два года, подчиняясь правилам этого места, пока в голове строился единственный путь к свободе.
Дейв стоял в стороне, словно потерянный, сгорбившись, будто ему стало холодно, хотя от пламени, пожирающего тело его матери, веяло жаром. Он не чувствовал этого жара, не чувствовал ничего. Мир будто закрылся от него стеной глухого звука, и даже треск огня доносился приглушённо – как сквозь воду. Люди шептались, кто-то положил ему руку на плечо, но он не поднял глаз, не отреагировал. Всё казалось чужим, словно это происходило не с ним, словно это был какой-то страшный сон, из которого он никак не мог проснуться.
Он знал, что должен запомнить этот момент: запомнить запах дыма, жар костра, запомнить последние мгновения, когда его мать ещё была здесь, когда её тело ещё не обратилось в пепел. Но сознание будто отказывалось это принимать. Мысли путались, расползались, ускользали. Он не понимал, что ему теперь делать, куда идти, как жить дальше. Ведь вчера она ещё была рядом. Вчера он слышал её голос, чувствовал тепло её рук, а теперь… Теперь её нет. И не будет. Никогда.
Это слово звенело в голове, билось, как муха