Кровь, казалось, текла из его руки. В кулаке Ансель сжимал бурундука без головы. В полумраке существо было похоже на изувеченного плюшевого зверька, на обезглавленную куклу. Анселя это, похоже, не волновало – просто очередная забытая игрушка.
Из горла Лаванды рвался крик, но она была слишком измучена, чтобы его издать. Она схватила Анселя на руки, вернулась к дому и потащила его в уличный душ. Насекомые тучами кружили вокруг единственной лампочки, пока Лаванда водила испещренной пятнами губкой по пальцам ног Анселя; в знак извинения она поцеловала каждый из них, а ледяная вода все лилась и лилась из крана.
– Пошли, – прошептала она, вытирая его полотенцем. – Давай-ка тебя чем-нибудь покормим.
Когда Лаванда включила свет на кухне, собственное тело показалось ей воронкой, в которую медленно утекало облегчение.
В доме было тихо. Джонни ушел. Но пока Лаванда ходила взад-вперед по периметру участка, он наведался в сарай. Запыленные старые замки его деда были извлечены из хранилища и установлены на двери кладовой. Джонни запер все консервы, запер холодильник, просверлил отверстие в шкафчике над раковиной, чтобы запереть на замок сухие макароны и арахисовую пасту.
Его слова неотступным эхом отдавались в ушах Лаванды: «Вам с этим мальчишкой нужно научиться зарабатывать свой хлеб». Неважно, сколько долгих дней она провела в огороде, пытаясь вырастить помидоры. Неважно, сколько утренних часов она прозанималась с Анселем, обучая его словам из словаря в кожаном переплете. Неважно, сколько вечеров она потратила, счищая грязь со старых охотничьих ботинок Джонни. Джонни ясно дал понять: его работа – обеспечивать. Лаванда не могла сообразить, в чем теперь заключалась ее работа, но, очевидно, она с ней не справлялась.
«Ладно», – подумала Лаванда, обводя взглядом запертую еду. В голове у нее все перемешалось. Ладно. Они поедят утром.
В ту ночь она не осмелилась лечь в свою постель. Она не могла бы посмотреть ему в лицо – она не знала, что может там увидеть. Вместо этого она свернулась клубочком рядом с Анселем на жестком полу во второй спальне, укрывшись старым одеялом из сарая. «Кушать», – пробормотал Ансель в темноте, когда на лестнице наконец раздались тяжелые шаги Джонни. Когда зубы у Анселя застучали, Лаванда сняла халат, в котором была после душа, и укутала малыша в него. Лежа обнаженной на полу, грудью к окну, Лаванда заметила, как в отражении сверкнул медальон ее матери – единственная вещь, которая ей принадлежала. Она бережно расстегнула цепочку и надела на шею Анселя.
– Теперь это твое, – сказала Лаванда. – Это всегда будет оберегать тебя.
Ее голос дрожал, но сами слова, казалось, убаюкивали мальчика.
Подождав, пока в доме не воцарится полная тишина, Лаванда прокралась вниз и достала из шкафа в прихожей одну из курток Джонни. До этого момента ее тревога