Я опустился к нему, аккуратно разжал его челюсти и влил в пасть заготовленной как раз на такой случай огненной воды. Она должна была хоть немного уменьшить боль, которую он сейчас испытывал. Помнится, он говорил мне, что в момент превращения туда-обратно всё тело будто бы погружается в раскалённый металл, с тем отличием, что оно не сгорает, а мозг не отключается от боли. И всё это приходится терпеть в полном сознании и не имея никаких способов облегчить страдание.
Он несколько минут трепыхался у меня на руках, но вскоре наконец затих и осел. Боль его утихла. Ещё немного полежав, он смог самостоятельно встать. Я помог ему одеться, и мы медленно направились к тому месту, от которого нас отпугнул голем.
– Всё прошло довольно быстро, верно? – Я похлопал его по плечу в надежде немного ободрить. – Да и мы бы в любом случае не справились с големом по-другому, ты же знаешь.
Он недовольно порычал в ответ, а затем сказал:
– Каждый раз я думаю, что лучше умереть, чем ещё хотя бы секунду чувствовать всё это. Но всё равно каждый раз снова прохожу через этот ад. Помнишь, как было с волкодлаком? Я потом месяц в себя приходил. – Он слегка хихикнул себе под нос. – И я вот понять не могу, почему продолжаю это делать. Может быть, ради тебя. Может быть, ради светлого будущего страны. Я не знаю. Просто мне в последнее время кажется, что это и делает меня коммунистом. Я страдаю ради других. Страдаю, чтобы все остальные однажды перестали страдать.
Я посмотрел в его слегка прищуренные голубые глаза и увидел в них безграничную волю к жизни.
– Не знаю. – сказал я. – Мне кажется, что быть коммунистом – это не страдать ради других, но быть готовым разделить с другими страдание. Жевать с бедными и угнетёнными одну чёрствую краюху. Но не ради того, чтобы вечность её грызть. А чтобы однажды вместе же добиться чего-то великого. Я не готов страдать за тебя, мой друг. Но вместе с тобой я страдать готов.
– Некоторые страдания невозможно разделить.
– А ты попробуй хоть раз ими поделиться, Йозеф. Я их в любом случае приму.
– Быть может, однажды. Но не сейчас.
Мы подошли к двери в кабинет директора. Она была открыта. Мы закрыли её, и на той стороне, что до этого примыкала к стене, я увидел светящийся разлом.
– Он здесь! – сказал я и похлопал по свечению.
Йозеф подошёл и вцепился в это место обеими руками. Его пальцы потонули в деревянной двери, как в воде. Напрягшись, он с силой раздвинул проход в некое иное пространство. На той стороне явно просматривались сводчатые стены и пол, выложенные крупными камнями в стиле какого-то старого-старого замка.
Мы поочерёдно протиснулись внутрь, оказавшись в тёмных сырых подземельях. Это был длинный и просторный коридор, на одном конце