И вот Волхин, вооружившись для опоры палкой, а для продуктов – тележкой на колесах, проследовал мимо соседнего участка, на котором по-деловому копошились, копали пробы грунта студенты местного археологического факультета. Сосед собрался строить дачу для внука и заказал археологию. Тут и трех полковничьих пенсий не хватит. Хотя сосед не полковник, а местный чиновник… Юные старатели-археологи совершали движения лопатами под «пеструю музыку» (так называл подобные звуки Волхин) и напоминали туземцев, исполняющих ритуальный танец. Дальше Волхин миновал теплицы, которые раскинули на несколько участков трудолюбивые узбеки. Для теплиц не требовалось ни фундаментов, ни археологии. Вот за спиной остался и «цыганский дом» – трехэтажный дворец из красного кирпича. Мимо дворца местные стараются проходить побыстрее, потому что оттуда густо несет навозом. Хозяин – цыган оседлый, он разводит коров и овец, а навозом торгует. Говорили, что дом свой он поднял безо всякой археологии и вообще без разрешений на строительство, но власти его не трогают, потому что – «образцовый».
Волхин шел медленно, тележка гремела старыми колесами, и их вдвоем облаяла «цигарка» – некрупная черная собака, которую цыган привязывал у дома на длинной веревке. Веревки хватало, чтобы «цигарка» могла забраться ровно наполовину тела под забор, в вырытую ее радением ямку и оттуда, выгнувшись, бешено гавкать. Пасть у нее злая, зубастая. Кто не знает о наличии веревки, может и сплоховать, струсить…
Проезжающие автомобили обдавали Волхина горячим паром и дорожной пылью. Он сплевывал, поправлял выцветшую до белизны кепку-афганку и двигался дальше, отталкиваясь палкой от твердой земли. Только возле кладбища он сделал привал, оперся на старую чугунную ограду, которая сохранила холод ночи, принявшей души умерших. На этом кладбище нашла свой покой его мать. Она не дождалась сына с войны…
Волхин не стал заходить за ограду, не стал креститься, как нынче водится среди местных. Постоял, подумал ни о чем – ни о чем определенном, вздохнул – и дальше в путь. После кладбища идти стало тяжелее, как будто и его, как цыганскую собаку, кто-то посадил на веревку и другой конец привязал к чугуну. Идти к матери и идти от матери? Глубокое неравенство, отсутствие симметрии в пространстве времени. После афганского похода у него был выбор – либо к матери и ее новому мужу, либо к отцу в Москву. Выбор – нарушение симметрии. Или ее отсутствие. Да, идти стало тяжело, но он похвалил себя за то, что решил не ехать на машине.
Добравшись до поселка, где мясом торговал ракомский дагестанец Рустам, он закупился в придорожном магазине с запасом, дня на три. Представить себе, что отшельник Львов едет к нему на подольше,