Я опустился на дно и принялся сгребать со стенок осклизлый жижеподобный налет.
– Поднимай! – крикнул я ему, отправляя очередное ведро с гущей наверх.
Пантелей начал крутить ручку колодца, и ведро, покачиваясь, поплыло вверх, навстречу свету. И тут я заметил, как что-то блеснуло у меня под ногами. Свет фонарика выхватил кусок какого-то узорчатого металла. Нагнувшись, я достал с илистого, уже начавшего медленно заполняться водой дна колодца небольшую резную монетку.
– Опускаю! – крикнул Пантелей, и ведро пошло вниз.
Я сунул монетку в карман, успев лишь пальцем снять с нее слой грязи.
– Ну не находил, значит, не находил, – отец Михаил ударил себя по бокам. – Был бы ты обычный человек, отправил бы тебя попоститься, молитвы почитать, причаститься. Но не буду я тебя томить, не успеешь ты все это сделать. Проторил бес дорогу в душу твою. Крестить тебя надо и как можно скорее. Идем.
Отец Михаил махнул мне рукой, зовя меня наверх, на второй этаж церквушки. Деревянные продавленные ступени скрипели под тяжестью моего веса. Узкие стены коридора начали давить на меня с обеих сторон, заставляя подумывать о бегстве. Я заволновался. Может, это я зря, и мне надо к психиатру?! Отец Михаил обернулся на меня, грозно подняв бровь, словно услышал мои трусливые мысли. А я вот его не слышал. С тех пор, как я начал проваливаться в темноту, все прежние спецэффекты кудо-то пропали. Я теперь не слышу чужие мысли, не предвижу события и больше не обладаю той сверхсилой…
Четырьмя годами ранее…
Было раннее зимнее утро обычного буднего дня. Мороз стоял вот уже неделю, а то и больше. Я пришел на остановку вместе с Верой, чтобы сесть на троллейбус, которой должен был отвезти меня на работу. Рядом топтался школьник лет двенадцати с огромным синим рюкзаком на спине, туго набитым учебниками. Он то и дело подходил к краю дороги и выглядывал, не едет ли троллейбус. Кто-то переминался с ноги на ногу, замерзая. Вера активно размахивала руками в бежевых шерстяных варежках, описывая, как на дне рождения ее начальника тот напился и начал вытворять разные непристойности со своей секретаршей. Из ее рта шел пар. Минус двадцать пять градусов румянили ее щеки. Я поднял глаза на заиндевевшие провода. Не колышутся. Значит, троллейбус не едет. Я стал рассматривать Верино лицо: какая же у меня красивая жена – первые морщины слегка тронули ее лоб и глаза, но они лишь еще больше придавали ей шарма. Прядь светлых волнистых волос выбилась из-под шапки.
Вдруг я услышал громкий звук удара и увидел, будто в замедленной съемке, как за спиной Веры «Буханка» переворачивается и летит в остановку. Я оттолкнул Веру, затем школьника, который стоял на поребрике. Когда я убедился, что мальчишка валяется в сугробе на безопасном расстоянии, я посмотрел на Веру. Она кричала, прижав ладони к лицу, на котором застыла гримаса ужаса. Я повернул голову в сторону дороги: «Буханка» летела колесами вперед, и до меня ей оставалось метра три. Я выставил обе руки вместо того, чтобы закрыться от удара. Затем я почувствовал, как