– Только после того, как оплатите штраф.
Внутри меня что-то оборвалось.
– Извините, но у меня нет с собой денег. Я к вам пешком пришел, зарплата будет только завтра.
– Вот и приходите завтра, – сухо бросила она, сделав акцент на последнем слове.
Она опустила глаза в книгу, лежащую у нее на столе, показывая всем видом, что разговор окончен, вердикт обжалованию не подлежит.
Будет ли зарплата у меня завтра, я не знал, потому что понятия не имел, сколько вообще времени прошло с того момента на кухне, как весь мир в очередной раз померк перед моими глазами.
Я побрел по улице, сам не зная куда. Дойти бы до какой-нибудь церкви. Я помнил, что, если пройти в глубь вон той улочки и куда-то направо, там будет небольшая милая церквушка, где крестили Аринку. Туда я и пошел. Мне посигналила проезжавшая мимо старая черная иномарка. Водителя, улыбающегося лохматого армянина с золотым зубом, я не узнал.
Наконец, я добрался до церкви. Дверь плохо поддавалась. Или это я так сильно ослаб? Внутри было пусто. Я зашел и перекрестился, хотя раньше никогда этого не делал. Родители, воспитанные при советском режиме, не были воцерковленными и азам христианства меня не учили.
Храм был наполнен светом, исходящим от позолоченных икон, в которых отражались свечи. Мне стало тут так тепло и уютно, что захотелось остаться здесь насовсем. «Вот оно, благолепие». Я начал разглядывать иконы. От Божьей Матери Владимирской словно веяло елейным теплом. Подошел батюшка, перекрестился перед иконой. Я развернулся к нему:
– Батюшка, помогите мне! Я не могу понять, что со мной происходит!
Он посмотрел на меня полным тепла и любви взглядом и произнес:
– А что с тобой происходит, сынок?
Пятью годами ранее…
Электричка подъезжала к станции московского метро Новослободская. Впереди меня ждала пересадка на Серпухово-Тимирязевскую линию и дальше на автобус до родного города. Вера не очень обрадовалась, когда я ей сказал, что мне надо уехать к родителям, но ничего, потерпит: надо же привезти ключи от деревенского дома, в этом году я точно в Бурыкино больше не поеду. Я подошел к выходу. Передо мной стоял парень, и я не мог понять, выходит он или нет. Я вперился ему в затылок, почему-то мысленно задав вопрос:
– «Парень, ты выходишь?»
Парень закивал и почесал ухо. Мне это показалось забавным. Я повторил.
– «Парень, ты выходишь?»
Парень поправил лямку сумки и рявкнул в ответ:
– Да выхожу я, выхожу!
От неожиданности я отшатнулся назад.
– Смотри, куда прешь! – раздался сзади грубый мужской голос, и мне в спину уперся чей-то кулак.
Я вышел. Вокруг меня кишела людская толпа, а я стоял как истукан посередине станции и не мог пошевелиться. Никак не мог осознать, что же сейчас произошло. Навстречу мне, сгорбившись, шла маленькая худая женщина слегка за пятьдесят в бело-рыжем платке и синей куртке. Она тащила за собой тяжелый тюк, вызывая жалость у прохожих. Я посмотрел