Перископ – чуткий прибор наблюдения, способный выдвигаться из корпуса, например, подводной лодки.
Хапарай – особо бурный переполох.
ОСВОД – «Общество спасателей на водах» или, в другом варианте расшифровки, на водке.
Кальсоны – вид нижнего белья мужчин Крайнего Севера, предназначенный для сохранения жизнеспособности особо чувствительных органов в условиях вечной мерзлоты.
К сожалению, после бесславного окончания музыкальной карьеры занятия спортом пришлось на некоторое время отложить. Уж больно много я болел в ту зиму. Памятуя, как по коварному замыслу Чайковского «Болезнь куклы» композиционно перешла в ее похороны, семья запаниковала.
Бабушка и мама с уважительным трепетом научились произносить «гайморит», «отит», «тонзиллит». Папа небрежно вставлял «простатит», чем вызывал сочувствие мужского и негодование женского населения. Интересно, что деда Миша тоже примкнул к квохчущей половине, хотя в свое время Сеню не отправили бы в школу только в случае долгосрочной интубации, температура уважительной причиной не считалась, тем более что в девяносто девяти случаях из ста он ее просто набивал, прикладывая градусник к лампе. Делал он это, видимо, крайне неумело – стабильные сорок два изо дня в день никого особенно не впечатляли, кроме слабонервной школьной медсестры, уволившейся после того, как Сеня явился в медпункт с жалобами на сыпь, которая оказалась мастерски наложенной акварельной краской. Симулянт и хулиган он был еще тот! Дедушкин солдатский ремень служил панацеей от всех болезней.
Что касается меня, то тут легендарный танкист сдался без боя. Помню, что, очнувшись на минуту от липкого скарлатинного бреда, я увидел его плачущим у моей кровати. Консультации с Ригой проводились ежедневно. Дедушка Осип поднял все связи. Когда он ночью разбудил своего старого друга и главного врача Военно-медицинской академии из-за моего очередного насморка, друзья стали аккуратно намекать, не пора ли ему задуматься о выходе на пенсию по состоянию здоровья или, по крайней мере, съездить в Кисловодск подлечить нервы.
К нам зачастили медицинские светила. Уж не знаю, что там они во мне просветили, но гонорары запрашивали хорошие – папа брал дополнительные дежурства, бабушка стала продавать серебряные ложки. Все было бесполезно. Если только на улицу Воинова случайно залетал полуиздохший микроб, то, попав на меня, он обретал второе рождение и расцветал махровым цветом. Видимо, микробы передавали информацию по цепочке, и я вскоре стал питательной средой для всех паразитов Ленинграда и окрестностей. Бактерии размножались на мне в геометрической прогрессии, жирели и лоснились – я же увядал и чах еще быстрее, чем они здоровели.
В доме стерилизовалось все, уличную обувь оставляли за дверью. После того как обезумевшая мама устроила полный медицинский осмотр, включая раздевание на предмет сыпи, навестившим нас бывшим однокурсникам, которые тогда работали в инфекционной больнице, к нам перестали ходить гости. Бабушка дошла до того, что, приготовив обед, пробовала его сначала