Напрягая последние силы, он фокусировал взгляд на маленьком белом пятне где-то в сотне шагах впереди сквозь прицел карабина. Трофейный пехотный Mauser 98K лежал в руках как родной, отливая приятным холодом стали. Все патроны заряжены, смазаны жиром, а убойной мощи винтовки ему хватит сполна, чтоб свалить на таком расстоянии даже медведя. Лишь бы раз хорошенько увидеть в глаза, вот только слишком хитер и коварен он, этот…
Зверь.
Зверь ли? Петр не верил сначала, да и по правде, не верил сейчас до конца. Все эти мифы, легенды, суеверный шепот бывалых охотников у ночного привала. Он прошел две войны и в свои сорок семь был лишен всех иллюзий, но за долгие годы также крепко усвоил одно: жизнь, порой, преподносит сюрпризы. Потому слишком много не думал и спокойно лежал в замаскированной дневке-землянке на двух теплых ватниках под плащом с кучей веток вверху и большими ошметками свежего мха, и расслабленно ждал, без конца вспоминая события этих жутких недель.
Ведь стояла простая задача: отыскать следы пропавшей еще до войны экспедиции. Все участники поисковой команды его знакомые фронтовики, большей частью разведчики. Надежные, крепкие мужчины, все отобраны лично Петром. В начале августа они начали сплав по реке, а к концу необычно жаркого лета с воодушевлением вступили в неизведанные никем прежде, потаенные регионы бескрайней восточносибирской тайги. И все шло хорошо, все шло гладко по плану. Как вдруг…
Голова разболелась, в глазах вновь потемнело. Петр быстро протер их шершавой ладонью, сохраняя внимание на чем-то крохотном белом всего в сотне шагах впереди. Не отводя опухшего от бессонницы взгляда, он двинул поближе компас и еще раз замерил азимут в сторону цели, как вдруг оттуда послышался шорох. Ненавязчивый шум, едва слышимый треск, будто нежно ломаемой ветки.
Петр глянул на время: наградные «Зенит» показали без четверти шесть. До заката минут, может, десять, пятнадцать. Догадка верна: зверь приходит всегда либо в сумерках ночи, либо перед рассветом. И придет он с поляны – в лицо, ибо ветер дул в спину.
Он напрягся, готовый стрелять. План сработал, осталось увидеть. Как внезапно все стихло. Петр не слышал ни пения птиц, ни шороха мелких зверей, грызунов, – ничего. Стало жутко, как возле могилы. Но он даже не дрогнул, и спокойно смотрел сквозь прицел.
Очень быстро осеннее тусклое солнце ушло за вершины на запад, стволы елей и сосен стремительно слились в один серый фон. Тайга разом стемнела, будто сверху накинули черную шаль. «Не пришел, – заключил он тоскливо: – Еще одна ночь…» Петр сжался в комок и устало уткнулся в пучок влажного мха, как в лесную подушку, закрыл крепко глаза и внимательно слушал.
Было голодно, холодно, ныли суставы, беспокоили старые раны в груди, в бедре вновь разболелся осколок гранаты. Все хотелось чесать, расчесать до крови, ибо зуд хуже боли, но нужно – терпеть.
Он закинул в рот ветку кедровой сосны и стал быстро разжевывать горькие хвои. И в какой-то момент отпустило, тогда Петр провалился в отчаянный сон.
Снился бой под Варшавой.
Стояло жаркое, знойное лето, август, пыль, гимнастерка в поту, он командовал ротой. Проклятые мины ложились все ближе, и ближе, и ближе, хотелось зарыться по шею в песок, но он крепко сжал зубы, как прежде под Ржевом, и им отдал приказ…
Он отчаянно вздрогнул.
Вновь послышались звуки: осторожные, тихие; ненавязчивый треск, едва слышимый шорох, то ближе, то дальше, то ближе опять, словно кто-то блуждает по кругу.
Петр нахмурился.
Это могут быть звери, и птицы на ветках, грызуны или даже лиса – ночной лес полон жизни и звуков. Но как старый разведчик он знал, что именно так притворяется тот, кто крадется на двух. Кто-то шел, кто-то шел совсем рядом, большой и тяжелый, и искал его здесь.
«Поищи, – Петр устало подумал. – Ищи лучше, милок. Поумней тебя были, да и тех уже нет».
Он был точно уверен, ибо сделал укрытие как надо: под корнем огромной упавшей сосны в куче острых колючих ветвей. Можно было пройти в полушаге, разве только почуять, но за последнее время он так сильно пропах окружающим лесом, что сливался с тайгой, словно кочка земли. Также Петр полагал, кем бы тварь ни была, она не обладала сверхтонким чутьем, и уж вряд ли имела кошачье зрение.
«Видит в сумерках лучше», – рассуждал про себя и услышал, как шаги удалялись, а вскоре и вовсе исчезли.
Лишь тогда с облегчением вздохнул он и резонно решил, что нужно поспать. Как вдруг резко почувствовал жжение и зуд в грудной клетке – это кашель прорывался наружу.
Петр вцепился зубами в губу и взмолился, вспоминая невольно, как именно так в 42-м под Ростовом на участке их фронте элитная группа из Бранденбург-800 была выбита в полном составе из-за