Эмма стояла напротив на влажном осеннем ветру, дышала его дымом и улыбалась. А Гриша понимал под волнами этой улыбки, что ему придется вырабатывать новые защитные механизмы. Его интровертному спокойствию пришел конец.
– Поцелуешь меня?
Эмма решила оборвать паузу именно этой провокацией. Громов не удивился, лишь затушил сигарету, устало хмыкнул.
– Это будет ошибкой исторического масштаба.
– Почему?
Эмма повеселела. Наклонила голову вбок, серые глаза загорелись ярче. Гриша вдруг понял, – на заплеванном асфальте у клуба, со слипающимися глазами и на промозглом ветру, – почему Эмма к нему цеплялась. Он не давал ей внимания. Никакого. А Эмма этого жаждала, этим жила. Она питалась эмоциями, плотоядными взглядами парней из хоккейной команды, трепетной дружбой Андреева, гордым игнором Лукьяновой. Громов же ей не давал ничего. Не огрызался, не спорил, не обращал внимания. Коротко отвечал на прямые вопросы, обходил стороной, а в ситуациях, как сейчас, Эмму попросту терпел.
Для платиновой принцессы было необычно находиться на периферии. Она привыкла быть центром: сплетен, объятий и влажных фантазий.
– Я потеряю последнее, что у меня осталось, – Гриша пожал плечами, не размениваясь на любезности, как Эмма с собственной сестрой, – самоуважение.
Эмму, казалось, резкие слова не задели. Она не поменялась в лице. Смотрела на парня с прищуром, интересом, пытливо. Гриша улыбнулся ей в ответ. Было что-то в том, что Эмма понимала его. Понимала, какой ее видит Громов и не удивлялась его равнодушию. Смотрела, как на диковинное устройство, не зная, какую кнопку нажать, пробовала разные, но не огорчалась, когда схема не срабатывала.
Эмма дернула уголком губ, смирилась с проигранным раундом. Развернулась и зашла в клуб: знала, что Гриша за ней последует. Ему нужна была чертова тема по журналистике.
Запястье обжег штамп, пальто осталось на плечах, миновав гардероб. «Виновница» обняла Гришу со всех сторон «тяжелым дымом», красным светом софитов и музыкой такой громкой, что не слышно было собственных мыслей. Танцпол, как метро в час-пик, был забит сверстниками, отрывающимися под миксованные хиты; по бару маршировали стаканы с накрученным ценником, диджей в экстазе менял треки.
Громов последовал за белым платьем на второй вип-этаж, когда на него благосклонно кивнули «он со мной».
На балконе с оградкой на потертой коже диванов расположилась компания. Барсы на одной стороне, Лукьянова на царском кресле в торце, Андреев на другой. Ждали только Гришу. Низкий стеклянный столик приглашающе был заставлен фруктовыми тарелками, сыром и бутылками