«…9.02.1944. Выехали в Краков с Карлом. Гауляйтер Франк просил осмотреть поступившие в его хранилище полотна. По приезду были удивлены и обрадованы, подобные образцы встречаются раз в жизни. «Портрет молодого человека», кисти Рафаэля Санти! Карл убеждает меня отправить полотно в Берлин, в Рейхсканцелярию. Постоянно думаю о счастье принадлежать великой германской нации, всё же видеть и соприкасаться с высшими проявлениями человеческого гения – бесценно».
– Сентиментальный персонаж.
– Да, сентиментальность часто граничит со звериной жестокостью. Гиммлер, к примеру, имеющий библию в переплете из человеческой кожи, часто плакал, слушая классическую музыку. Такова суть человека, ничего с этим не поделаешь, – Берестов вздохнул и смахнул с листа ползущего муравья. – Господи, ну откуда они берутся? Два раза обрабатывали за последние полгода! – Он ловко скатал бумагу в рулон и смахнул со стола еще несколько насекомых, затем, словно спохватившись, вернулся к рассказу. – Карл, которого упоминает Восс, это он, – на стол легло еще одно фото. – Карл Габершток, торговец предметами искусства, попросту дилер. Человек образованный, дело свое знает, специалист высшего класса. В сороковом году организовал в Европе целую сеть из торговцев, агентов и коллекционеров, скупал картины для нацистов, являлся дилером самого Геринга. В дневнике Восс пишет, что «Карл» убеждает его отправить картину в Берлин, думаю, что возможно, картина в конечном итоге и оказалась у кого-нибудь из высшего партийного руководства. Я перемещался в девятое февраля сорок четвертого четыре раза. По разу – в седьмое и восьмое. Седьмого числа в замок приехал автомобиль, который встречал сам генерал-губернатор. Шофера отпустили в город, и я подсел к нему в пивной. Он расслабился, услышав немецкую речь, я представился ему торговцем, обеспечивающим снабжение вермахта. На его рукаве были нашивки сорок седьмого пехотного полка и знак Итальянской кампании. Он был очень доволен, что вырвался из ада, который устроили союзники при высадке в Италии. Быстро захмелел и я неожиданно легко узнал, что приехали они через половину Европы, из Кассино, привезли «какие-то ящики», – Берестов покрутил растопыренными пальцами, словно держал в руках невидимый шар. – Ящики не армейские, и не тяжелые.
– Но в них может быть что угодно, – Мира, молчавшая всё это время, наконец, подала голос. – И при чем тут вообще Кассино, если наша картина прибыла из Линца?
– Это по послевоенным показаниям Франка, согласно которым вскрыты тайники, но картина не обнаружена! Что мешало ему соврать и про Линц? К слову сказать, Муссолини тоже был любителем живописи, и Карл Габершток вполне мог представлять и его интересы. Это было бы логично, в тридцать девятом агент продает картину на родину, в Италию, в сорок четвертом война подкатывается все ближе, и полотно решают припрятать понадежнее, для чего и перемещают сначала в Краков, а потом…
– А потом