Семь дней в искусстве. Сара Торнтон

едва заметно поданные знаки одним или двумя пальцами, и удары жетонами, и взволнованные кивки и мигания. Каппеллаццо шутит: «Я всегда считала, что стратегии торга сродни сексуальным стратегиям. Некоторые покупатели не боятся дать знать аукционисту о своем желании, они его не скрывают. Другие дразнят и озадачивают». Сотрудники «Кристи», ведущие телефонные переговоры с клиентами, наверняка получили задание работать с азартом, поэтому стиль их торговли более экспрессивен. Одни, как в аэробике, отводят в сторону согнутую в локте руку, которой держат телефон, другие несколько истерично выкрикивают: «Торг!» – или делают жест рукой, как будто хотят остановить движение транспорта, – это означает, что они предвидят предложение цены от коллекционера, со стаканом вина развалившегося у себя дома на диване и забывшего о безотлагательности решений.

      «Лот тридцать три. Синди Шерман, – говорит Бёрг. – И начнем со ста сорока тысяч. Сто пятьдесят, сто шестьдесят, сто семьдесят, сто восемьдесят, сто девяносто – новый покупатель. Предложение в последнем ряду на сто девяносто тысяч. Предложение этого джентльмена, продаю за сто девяносто. Продано». Удар. Продано за тридцать пять секунд.

      У людей, влюбленных в искусство, продажа всегда вызывает чувство потери, особенно если она связана с утратой любимого человека. На торгах современным искусством, которые аукционный дом «Кристи» проводил в Лондоне, я сидела рядом с Онор Джеймс (не настоящее имя), высокой, стройной женщиной, передавшей на аукцион девяносто девять из шестисот произведений, входивших в коллекцию ее родителей. Когда очередь дошла до них, она поясняла мне: «Это из спальни родителей» или: «Это со стола в холле».

      Онор Джеймс происходит из семьи, которая не принадлежит к элите арт-бизнеса. Онор не является завсегдатаем аукционов и придерживается совсем других ценностей. Она – социальный работник со Среднего Запада. После смерти отца суд обязал ее как наследницу продать недвижимое имущество стоимостью 100 миллионов долларов, чтобы выплатить их долги, и вырученная сумма была целиком передана местному общественному фонду. «Никто из нас не расстроился, что наследства не осталось. Мы были удивлены, – объясняет Онор. – Важнее идти по жизни собственным путем. Унаследованное богатство может разрушить человека. Моя мама поднимала нас, руководствуясь пословицей „От того, кому много дано, многого ждут“».

      Родители Онор Джеймс были активными членами Международного совета Музея современного искусства (МоМА), но собирали свою коллекцию самостоятельно. Тем не менее «личное знакомство с художником имело для моего отца большое значение. Кроме Джексона Поллока, он встречался со всеми современными художниками, чьи работы покупал», – говорит мне Джеймс. И хотя «за каждым произведением стояла своя история», значение этих вещей для него никогда особо не акцентировалось. «Я училась в Дюкском университете. Помню, как на первом курсе я сидела в сто первой аудитории, где проходили лекции по истории