– А вам мы с Дорой придумаем костюм, и вы должны повиноваться нам.
Дора, против обыкновения была, не в духе и сидела, облокотившись на стол и следя за струйкой пара над самоваром.
Ее бледно-голубое полуплатье, полукапот, обшитое горностаем, бледнило ее розовое лицо.
Ремин, разговаривая с Чагиным, взглядывал на нее, удивленный ее молчанием.
В эту минуту она имела вид огорченного ребенка, и ему хотелось шутливо взять ее за руки и спрашивать:
– Кто обидел мою девочку? У-у, гадкий! Побьем его!
«Почему она мне всегда кажется ребенком? Ведь она на год старше своего брата. Да что с ней сегодня? Кто ее обидел? Серьезно, мне хочется побить этого человека», – думал Ремин.
– Додо, а я придумал костюм для Алексея Петровича: он оденется флорентийцем эпохи Возрождения, – говорил между тем Леонид.
– M-м, да, это красиво, – сказала Дора, продолжая смотреть неопределенно, но теперь она смотрела на стену, словно ее очень интересовал рисунок гобелена, представляющий смерть Гиацинта, рыдающего над ним Аполлона, бегущих в отчаянии нимф, летящих голубей, тушащих факелы амуров, одним словом, весь жеманный хаос гобеленовых рисунков того времени.
– Это невозможно – у меня борода, – сказал Ремин.
– Бороду можно сбрить.
– Для вечера? А потом ходить в ужасном виде, пока она отрастет.
– Зачем? У вас такой красивый рот, и вам совсем не идет борода. Это такой глупый обычай – отпускать бороды, это доказывает ну как это выразить?.. Ну, бесцветность эпохи. Ренессанс брился, римская империя тоже… Постойте, постойте, я заврался, вы можете сказать: а Греция, а… я беру все мои слова назад, кроме того, что вам не идет борода, у вас профиль римской медали. Вот мы сейчас говорили, что костюм изменяет человека, перемена лица наверное сделает еще больше.
Милый Алексей Петрович, ну обрейтесь. Неужели вам самим не интересно посмотреть, какая скрытая черта вашего характера проявится при этом?
Чагин говорил так умоляюще, словно от этого зависело что-то важное, в то же время он говорил почти повелительно.
– Хорошо, – сказал Ремин.
И вдруг ему стало легко и приятно, захотелось исполнить эту просьбу Леонида – эту пустую просьбу, его даже удивило выражение как будто торжества, промелькнувшее на лице Чагина, который, поднявшись из-за стола, сказал:
– Вы меня извините: мне надо еще немного поработать, вы не уходите, побеседуйте с Додо.
Когда Чагин вышел, унося с собой свою чашку с чаем, Дора заговорила недовольным тоном:
– С этими костюмами такая возня, мне даже уже не хочется ехать на этот бал. Все это такая пустота – все эти так называемые развлечения. Мне все надоело – все!
Она нервно толкнула от себя тарелку с тортом.
– Отчего? Да кто вас обидел? – шутливо спросил он.
– Никто! Что за странный вопрос? Я просто разочаровалась в людях! Они все так поверхностны, так неглубоки, что не стоит им отдавать ни дружбы, ни привязанности, ни симпатии!
– Не