– Ну как?
– Хорошо!
– Я крупы пошибче положил, да коры молодой для запаху. Доедай, да будем чай пить.
Это слово показалось мне знакомым. Прихлебывая пахучий обжигающий напиток, я почувствовал себя так хорошо, что даже зима за окном представлялась не такой страшной. Ефимко разговорился – видимо и ему передалось моё настроение.
– Завсегда так: поешь, чайку попьешь и душа оттает. Скоро ты окрепнешь окончательно, и мы пойдем за светлую топь в бревенник. Там дрова хороши. Сейчас мы ходим в чащобник к гнилой топи, но там только сухостой ломать.
Я снова ничего не понял, но кивнул, соглашаясь. Уже позже я узнал, что чащобником называли непроходимый лес, а бревенником – лес обычный, в котором можно ходить, не опасаясь ветками проткнуть глаза.
– А ещё силки поставим, да старые проверим, – продолжал Ефимко, – вдруг повезет. Тогда будет у нас пир горой.
Я откинулся спиной к стене и обратил внимание на небольшую полочку в противоположном углу. Хозяин поймал мой взгляд и сказал:
– А там я сложил твоё добро. Невелики пожитки, но ведь тебе для чего-то они нужны. Я всё и прибрал. Можешь полюбопытствовать.
Вещей и правда было немного. Клетчатый платок, небольшой серый прямоугольник из лёгкого непонятного материала и похожая на браслет штуковина.
– Часы меня удивили, – сказал Ефимко, чем поразил до глубины души, – настенные видывал, даже у Фетиньи дома висят. Но чтоб наручные – ни разу. Там надпись есть. Правда не разобрал я.
Я перевернул часы и прочел:
«На добрую память от Р».
Кто этот Р? Или она? В голове было пусто. Зато часы сели на руку как родные. Машинально я погладил циферблат, и картинка изменилась – стрелки превратились в цифры, а внизу появилась надпись «Июнь, 14». Почему часы показывают лето? Они вроде работают… или сломались?
– А какой сейчас месяц?
– Дык известно какой, – отозвался Ефимко, – шестой, как год сменился.
Вообще странно. Значит сейчас июнь. Но ведь в июне снега нет. Я ухватился за эту мысль и вдруг осознал, что начинаю вспоминать. Я напряг мозги и неожиданно всё встало на свои места. И сразу стало ясно, как я попал в Багульник к радушному Ефимке. Тот заметил перемену в моем лице и спросил:
– Санко, случилось что?
– Ничего. Просто я вспомнил.
2
Я рос избалованным ребенком, в общем оболтусом. В школе валял дурака, хотя в целом учился неплохо. Затем, не без помощи отцовских денег поступил в медицинскую академию. Отец считал, что дисциплина и сложность обучения сделают из меня человека. Как же он ошибался! Но, впрочем, академию я закончил. Зато в интерны не пошел. Сбежал. Работать никто обязать не мог, поскольку я учился за свой счет и на мою персону никакие правила не действовали. Отец пытался меня вразумить, даже оплатил курсы пилотов, надеясь, что я