Издательство приостановило контракты. Адвокат намекал, что проще будет исчезнуть из поля зрения.
А исчезать Илья умел. Он уже исчезал – когда десять лет назад бросил Россию, родителей, улицу с запахом грибов после дождя и купил студию на верхнем этаже парижской высотки.
Он уехал за границу писать свободно. Там его встречали овации, интервью, галерея обложек с его лицом. Но потом… всё стало тусклым. Вино не бодрило. Язык стал чужим. Женщина, с которой он жил, называла его ghost of his own shadow – тенью своей же тени.
Он не писал уже почти год.
Когда пришёл крах, он выбрал не курорт, не Рим и не реабилитацию в Альпах. Он выбрал Кедровск.
– Вернись домой, – шепнул голос в голове, возможно, принадлежащий матери. Или отцу. Или вовсе не им.
Дом Юрченко стоял на окраине города, как и прежде – облезлый, облупленный, но странно живой. Мать выскочила с объятиями, будто он уехал всего на день. Отец буркнул что-то про старый водонагреватель.
Илья смотрел на улицу через окно, вспоминая, как в детстве за этим стеклом прятался от дождя, а теперь – от чужих глаз и шума. Он собирался просто затаиться. Отлежаться. Переждать. Найти в себе что-то живое.
Он ещё не знал, что сам уже давно был в сети.
Заражение
Утром Илья вышел пройтись. Свежий воздух был плотным, влажным, тянулся за ним, будто обволакивал изнутри. Он прошёл мимо школы, детской площадки, старого магазина, где раньше продавали пирожки с картошкой. Всё выглядело так же.
И всё было не так.
Люди здоровались с ним чересчур вежливо. Они улыбались широко, на одно лицо. Будто маски. Даже Пашка, когда-то худющий хулиган, а теперь владелец бара «Пеньки», встретил его с распростёртыми объятиями.
– Ты не изменился, Юра! – прокричал он, хлопая по спине так, что у писателя перед глазами потемнело. – Мы знали, что ты вернёшься. Всех тянет домой.
Эта фраза… её уже говорила тётя Маруся. Слово в слово.
– Слушай, а что с ней? – спросил Илья. – Я встретил её у дома – она странная какая-то. Смотрела, будто сквозь меня.
Пашка пожал плечами и отхлебнул из кружки.
– Все в возрасте тут такие. Мозги подсыхают. Или наоборот – разбухают.
Он засмеялся. Смех был пустой, деревянный.
Днём Илья пошёл на почту – за посылкой, которую заказал ещё из Парижа.
Очередь двигалась неестественно ровно, будто люди заранее знали, когда сделать шаг.
Мужчина перед ним всё это время держал телефон вверх ногами. Женщина сзади не моргала. Ни разу.
Когда он вышел, у него тряслись пальцы.
В ту ночь скреблись стены.
Сначала он решил, что это мыши. Потом – что крысы.
Но звук шёл не из-под пола, не из подвала. Он как будто исходил изнутри стен. Изнутри самого дома.
На утро мать поставила на стол пирог и сказала:
– Не обращай внимания. Весна. Всё шевелится.
Илья заметил, что под её