Только после этих предварительных действий, в которых можно увидеть все формальности избрания, Пертинакс взошёл на императорский трон, как бы уступая единодушному желанию сената. Он выразил благодарность сенату, хотя и дал понять, насколько страшится трудностей высокого положения, на которое его возвели. Он обещал правление, соответствующее законам, направляемое советами сената и более близкое к аристократии, чем к монархии. Наконец, он выразил признательность Лету, виновнику смерти Коммода – ибо больше не было причин скрывать это – и дружбе которого был обязан императорской властью.
Лет, во многих отношениях, безусловно, не заслуживал публичных похвал в сенате; и Квинт Сосий Фалькон, вступавший в должность консула в тот же день, 1 января, честолюбивый молодой человек с далеко идущими замыслами, увидел в этой похвале возможность настроить умы против Пертинакса. «Можно судить, – смело сказал он, – каким императором вы будете, если прославляете министров, повинных в преступлениях Коммода». Пертинакс сохранил самообладание и лишь ответил: «Консул, вы молоды и не знаете, что значит необходимость повиноваться. Они исполняли приказы против своей воли, но при первом удобном случае показали свои истинные чувства».
Если Пертинакс говорил искренне, то он плохо знал Лета и приписывал ему более благородные и чистые мотивы, чем те, что двигали им на самом деле. Впрочем, видно, что убийство Коммода было всеобщим одобрено. Никто среди язычников не сомневался, что убить тирана дозволено и даже похвально. Лишь кротость Евангелия имеет честь отвергать это учение, ставящее под угрозу жизнь даже лучших правителей.
Так завершилось заседание сената, после которого новый император отправился на Капитолий, вознести молитвы, а затем с торжеством был проведён в императорский дворец. Вечером он пригласил магистратов и первых лиц сената отужинать с ним, возобновив обычай, прерванный Коммодом: и во время трапезы он проявил мягкую весёлость и простоту, которые расположили к нему гостей и делали нового принца особенно приятным в сравнении с надменностью и презрением его предшественника.
Сенат и народ пребывали в радости и строили самые счастливые предзнаменования относительно правления мудрого и умеренного императора. Но не так было с преторианцами, которым нравилась распущенность и которые