– У меня не пузо! – воскликнул сочинитель. – Это у меня пресс перекачан немножко… А вот тебя… вас… я только в детстве видел, потом вы умерли, Валентин Николаевич.
– Земля мне пухом, – вздохнул старик. А затем с него слетела шутовская маска, и он произнес предельно серьезно: – Откуда меня знаешь? Кто ты такой? Только не врать!
– Я Василий Сергеевич Сидоров, – тоже очень серьезно ответил Васюта. – Попал в эту реальность по межмировому переходу. В том, моем родном, мире тоже есть Сергей и Елена Сидоровы, и я их сын. А о переходе я узнал вот из этой записки, которая досталась вам, моему дедушке, от вашего отца.
И сочинитель достал из-за пазухи небольшой пожелтевший листок, заполненный ровными рукописными строчками, который, оказывается, хранил там все это время[22]. Он протянул ее старику.
– Это почерк моего отца! – вскрикнул тот и принялся читать вслух, сначала громко и четко, а потом снизив дрогнувший голос до шепота:
«… взрыв был страшнее, чем мы ожидали. И вовсе не внешне, не в плане материального воздействия, поскольку разрушил он не физическую сущность, а открыл тот невероятный, инфернальный, я бы сказал, ужас, от которого мы, казалось, давно избавились благодаря нашей великой революции. Самое страшное, среди нас нашлись такие, кто хотел продолжить контакты, впустить сюда эту гадину. Но нет, с царским режимом нам уж точно не по пути. Поэтому мы взорвали смердящую точку на сопке Нюдуайвенч[23], путь в эту бездну отрезан».
Глава 7
Говоря откровенно, Васюте это индийское кино, в которое он неожиданно попал, до чертиков не нравилось. Все эти совпадающие родинки, оживший дедушка… Нет, вновь увидеть дедушку живым ему было, конечно, радостно, хоть он и понимал, что это, по сути, не настоящий его дед, а лишь точная копия того, что жил в родном мире и умер двадцать лет назад. Мама с папой были тоже копиями – предельно идентичными, даже с той же любовью подкалывать друг друга и шутить на грани фола. И конечно, Васюта невольно воспринимал их почти так же, как тех, настоящих, что отдыхали сейчас в деревне близ Великого Устюга, но в этом-то и состояла проблема. Он не только не мог их убить, даже защищаясь, но он не мог им и соврать. То есть, наверное, мог бы попробовать, но далось бы это ему нелегко, и в конечном итоге он бы все равно запутался и только осложнил бы все еще больше. Но и рассказывать абсолютно все он тоже сейчас не мог. Например, об Олюшке, о его с ней взаимоотношениях. Ему уже стало понятно, что между «родителями» и осицами – откровенная вражда. И если он сейчас заявит о том, что любит одну из них, автоматически будет причислен к вражескому стану. По этой же причине нельзя пока рассказывать и об их плане налаживания торговых отношений между Мончетундровском и Романовом-на-Мурмане,