– Милая, учитывай время и силы, иначе едва ли что-то получится. Тебе пора отдыхать. Выпей молоко и ложись спать.
– Какой отдых, папа? Я теперь глаз не сомкну. Мне не терпится услышать маму!
– Я уверен, она в эту же ночь и придёт к тебе во сне. А фотографию отложи до завтра. Да и когда ты всё узнала, об учёбе и домашней работе не забывай, – настоятельно, но с такой же нежностью наказал ей старик.
– Не забуду, папочка.
Горислава с сиявшим личиком резво обняла отца, чтобы он нисколько не засомневался в её ответе, и чтобы поблагодарить за всё, что он рассказал, за то, что подарил надежду и тем самым сделал её счастливее.
– Другого я и не ожидал, моя умница. А теперь выпей молоко. За это мама тебя непременно похвалит, – более весёлым голосом ответил тот, указательным пальцем игриво ткнув в носик дочери.
Горислава взяла стакан и с таким же удовольствием, что и раньше, опустошила его без лишних слов. Совсем скоро её тело одолела волна сонливости, полного спокойствия и расслабленности. Гепардовая скорость более приятных мыслей снизилась до скорости ленивца, а веки так и жаждали того, чтобы окутать собой уставшие глазки.
– Да, я буду сильно-пресильно желать встречи с мамой, и она обязательно придёт, – будучи воодушевлённой и больше не думая ни о чём плохом впервые за долгое время, слышно бормотала Горислава, направляясь в свою комнату, и прижимала фотографию к груди так сильно, будто пыталась слиться воедино с мамой, изображённой на ней.
Иннокентий гордился собой и проделанной работой. Его не мучала совесть. Он не задавался вопросами по типу: «А не жестоко ли это по отношению к дочери?», «Не лучше ли было нам полностью смириться с утратой? Да, тяжело, но рано или поздно мы приняли бы реальность. Так к чему весь этот спектакль?», «Не будет ли испорчена жизнь ребёнка?», «Как на нас будут смотреть окружающие? Насколько скверно, грязно будут судачить?» Старика не волновали люди, их мнение, осуждение, косые взгляды. Главное – счастье внутри его семьи. И раз такая их правда помогла Гориславе вновь искренне улыбнуться, зажечь внутри себя жизненный огонёк, избавиться от груза отчаяния и тоски и свободно задышать, значит, она имеет право на существование. Кроме того, раз девочка полностью поверила каждому слову Иннокентия, то так всё и есть – это чистейшая правда.
Горислава встретила весну тринадцатый раз. Она оказалась холоднее, чем обычно, что, однако, не помешало детям резвиться после школьных уроков, пока не слягут с высокой температурой. Девочка выглядела на порядок лучше, нежели три года назад, но не утратила бледность своей кожи. При ней осталась отчуждённость от сверстников, и девочка продолжала верить тому, что ей тогда рассказал Иннокентий. Её не переставал посещать тот самый особенный и реалистичный сон, а способ общения с матерью через фотографию применялся до сих пор. И благодаря всему этому девочка уже не казалась безжизненным и совсем поникшим человеком. Но улыбалась она только дома, а если и делала это снаружи, то только когда глядела на фотографию Светланы и