На этот раз, придя немного в себя, Горислава улавливала и понимала каждое отцовское слово, старалась запомнить каждую частичку информации, каждую секунду их разговора. И она испытала ещё большее восхищение своим любимым человеком.
– А ты как об этом узнал? О том, что мама отличается от всех? Я имею в виду, что с ней такое произойдёт.
– Она сама мне поведала в ту самую ночь, незадолго до того, как ты пришла тогда к нам, вся перепуганная. Долгое время боялась рассказать мне, так как знала, насколько сильно я её люблю. Но всё же отважилась, когда почувствовала, что вот-вот произойдёт это преображение, и дальнейшее замалчивание было ни к чему. Разумеется, я был поражён, не мог поверить. И тогда плакал, и сейчас плачу вместе с тобой… Я не хотел отпускать неотъемлемую часть нас. Но что тут можно было сделать? Но, помнишь, она пыталась утешить нас тем, что она не покинет нас совсем, а будет так же рядом. Тем не менее, для меня эта новость оказалась большим и горьким ударом.
– А почему ты мне сразу же не рассказал? – с обидой спросила девочка, всё так же редко всхлипывая.
– Боялся за тебя… И я сам был подавлен. Столько мыслей добивало меня. Мне было тяжело даже говорить. И только сейчас нашёл в себе силы всё рассказать. Моё сердце так болит за твоё душевное состояние в столь юном возрасте, за твой неокрепший ум. Вот… так всё и вышло… Ты прости меня, моя милая…
Тут настоящие слёзы заставили старика ненадолго замолчать и дать девочке переварить новую порцию откровения. Сам он ни на секунду не переставал надеяться на то, что детская светлая головушка его дочери от начала и до конца воспримет его слова как самую чистую правду, пусть и с отголоском волшебства. В то же время в его голове крутились такие мысли:
«Пусть моя душа будет выносить все муки за мой язык, когда и меня не станет. Но на что только ни пойдёшь, лишь бы доченька не страдала, и мне было спокойнее. Может, то, что я ей рассказал, ‒ ложь, но это, по крайней мере, ложь во благо, в которую и я с охотой поверю! А если мы оба всей душой в неё поверим, то она станет правдой. Пусть нас заклеймят сумасшедшими! И нашу убеждённость в придуманной мной истине никто не разрушит! Всем недоброжелателям, всем сомневающимся в этой истине и в нашей здоровой психике мы будем плевать в лицо. Лишь бы не слёзы доченьки…»
Объяснения отца нисколько не показались девочке подозрительными и глупыми.