Но кто разъяснит нам
Точно и доказательно,
Где кончается жизнь
и начинаются слова? Или, наоборот, где кончаются слова
и начинается жизнь?
И жила ли конкретная Анна Каренина?
А если таковой, единственной, женщины,
согласно документам, не было —
То сколько их было?
Десять?
Двадцать?
Сто?
И слава богу, что по-прежнему
в его руке скрипит перо,
Ставя вопросы, давая ответы.
И, посредством вытекающих
тонкой струйкой
чернил,
Иной раз выделяется
так много света…
Он закончил чтение и минуту подождал.
Циркуль, подвинув свой распластанный на полу мешок к Зае, тихо спросил ее:
– Тебе как? И почему нет рифм?
– Потому что нет, – кратко объяснила она.
– Но сильная вещь? – сам он определять не решался, чувствуя неподготовленность в культурном вопросе.
– У Семы слабых не бывает, – так же тихо ответила девушка. Зая и в самом деле так считала.
Забавно, но до встречи с гением она не особо жаловала поэзию. Максимум, на что ее хватало, – простые стихи о любви и о животных. Теперь же пробирало не по-детски. Зачарованная отзвучавшей мини-поэмой, она не меняла положение, боясь нарушить ощущения.
– И еще одно, – сказал Семен. Он взглянул на планшет. Потом отставил его в сторону и стал читать, так же бесстрастно и бестрепетно, как и первое произведение.
Рваный ритм усталого мотора.
В шлемофонах – развеселый джаз.
Птица, выпадая из простора,
Высоту теряла каждый час.
Все как будто было в ней в порядке.
Булькал в баках сортовой бензин.
И дрожало в нужной лихорадке
Скопище металлов и резин.
Только летчик опытен. Он знает,
Что бедой закончится полет.
В Арктике пощады не бывает:
Лед на крыльях, значит, крылья – в лед!
А на юге по-другому разве?
Холодно взглянул, сказал, и вот,
Леденея, рвутся нити связей.
Лед на крыльях, значит, крылья – в лед!
– А это как? – зашептал опять Лешка Циркуль, когда Сема замолк окончательно.
– Да никак! – раздраженно ответила Зая.
Она не боялась, что Семен услышит их переговоры и как-то отреагирует: он после чтения какое-то время вообще ни на что не реагировал. Но Циркуль своим жужжаньем мешал ее чувствам. А чувства эти были сильные и хорошие. Точнее, одно сильное и хорошее чувство. Если выразить двумя предложениями, то выйдет примерно так.
Семен пишет гениальные стихи, потому что он – гений. И еще потому, что Зая обеспечивает ему эту возможность.
«Ну и Циркуль немного тоже», – неохотно додумывала она.
– Ты больше не боишься потери дара? – мягко уколола она Великого. Сделала специально. Раз он так болезненно этого опасается, значит, нужно не спеша приучать Сему к острой теме. Причем именно в те минуты, когда все хорошо и стихи пишутся. Будет как своеобразная вакцинация. Она никак не могла