5
Владетель, престарелый господин исступленных и прочих обитателей Земли, смирился с тем, что уже миновал предел отмеренной ему жизни, и с некоторых пор медлит в пограничном пространстве между осязаемым бытием и безвестным миром, который бесцеремонно предъявляет на него свои права. И куда вскоре предстоит короткий, как падение, путь – не отвертишься, не избегнешь.
Изнурительные боли, накатывающие приливами, свидетельствовали о близком скорбном часе, вызывая отвращение ко всему на свете, и, прежде всего, к суетливым безгласным теням, что без смысла мечутся рядом и беззастенчиво именуют себя врачами.
Конец неотвратим, думал он отрешенно. Он упираться не станет, уймется, не посмеет молить богов о лишнем – сверх отпущенной нормы – сладком глотке воздуха. Забытая долгожданная воля, о которой втайне мечтают подданные, – так доносят услужливые соглядатаи – наконец-то вернется и оживит Землю…
Он сознает, что естественный уход предпочтительней, к тому же точно не знаешь час решительного мгновения. Когда-то на Земле так уходили все. Никто никуда не спешил. Но на такой конец земного существования он едва ли смеет рассчитывать, ведь тогда придется нарушить заявленный им самим принцип разумной конечности пребывания всякого смертного в этой жизни. Потому он продолжал упрямо повторять самому себе: каждый исступленный должен быть готов в любое мгновенье покинуть светлый мир. Исключения недопустимы. Даже для него.
Но прежде предстоит нелегкий выбор. Согласиться на операцию – добровольно принять мучения, выжить. Туман рассеется, но надолго ли? Альтернатива проще, и уж во всяком случае, достойнее – уйти, закрыв за собою дверь.
Он знал, что новые поколения начисто лишены свободы выбора. Уходят, едва возникает потребность общества. Исключение старики – родились раньше, не попали в Систему, теперь доживают в редеющей очереди к естественному концу – дарованному им благу. Продолжают увиливать, отчаянно превозмогая немощи, напрягают врачей… До чего же унизительно цепляться за жизнь, так не похожую на жизнь, – унылое зябкое существование. Он не позволит себе пристроиться в эту убогую очередь. Ни за что…
И все же он не спешил уходить. Опасался, что на произвол судьбы будет брошено множество незавершенных дел, неосуществленных затей, неразрешенных споров. Но главное, что последнее время особенно мучит, придется добровольно отдать себя на суд тех, кто явится на смену, и кто по обычаю предков не удержится и первым делом состряпает разбирательство жестокое и бессовестное, осознав, что ответить на обвинения он уже не сможет.
Он скоро уйдет, навсегда избавит народ от страха. Простит современников, пожелает им беззаботного счастья. Они, бедные, не понимают, думал он печально, что следом явится новое время, и всех этих нескладных людишек придавит