Новое платье Леони. Катрин Панколь

но на него ничего не действовало. Он лежал с открытыми глазами и ждал бури.

      Он прыгал из самолета в самолет. Летел в Нью-Дели, в Бомбей, в Калькутту, в Бангалор. Опрометью отправлялся на другой конец мира, встречал новых партнеров в Пекине, в Куала-Лумпуре, в Гонконге, в Джакарте. Таскал чемодан из города в город, читал контракты, исправлял цифры, назначал деловые ужины, ассамблеи, встречи, но сон так и не шел к нему, голова его никла под тяжестью памяти о том дне, 13 июля.

      Это было тридцать пять лет назад.

      В баре «Великие люди» на авеню Ош. Возле площади Звезды.

      Эта сцена стояла у него перед глазами.

      Особенно когда вечерело и на землю спускалась тьма.

      Он протягивал руки, чтобы оттолкнуть ее, ругался, умолял оставить его в покое, не трогать, но не понимал, к кому он при этом обращается.

      А сцена между тем никуда не девалась.

      И он снова пускался в бегство. Метался с мрачным видом, нервы вечно на пределе. Его легко было вывести из себя, он становился непоследовательным, утверждал одно, а сразу вслед за этим совершенно противоположное. Спорил, горячился, теребил свой галстук, вытирал платком вспотевший лоб. Разрази меня гром, существуют в этой долбанной стране кондиционеры?

      Но 13 июля 1977 года не отпускало его.

      Словно винное пятно выступило на его лбу, он говорил: «Все же узнают, все же это узнают…»

      Он обращался к воображаемым судьям: «Вы хотите, чтобы я рассказал вам, как было? Хотите, чтобы я признался? Я жалкий, недостойный человек, во мне нет ни смелости, ни пыла, ни обаяния. Рэй, по крайней мере, лазает на эту свою лестницу, спасает жизни, освобождает школьников-заложников, о нем мечтают женщины! А я карабкаюсь потихоньку, принимаю учтивый вид, изображаю хорошего парня и втихомолку делаю свое грязное дело.