Как и у любой советской семьи у нас на столе были бутерброды с маслом и сыром на завтрак, щи-борщи на обед и жареная картошечка с котлетками на ужин. Все праздники сопровождались неизменным зимним салатом или, как его еще называют, оливье, и царицей стола – селедкой под шубой. Кстати, мы все ели с хлебом. Даже макароны! Думаю, что все, кто старше двадцати пяти, сейчас узнали мамино-папины пищевые привычки и ощутили послевкусие привычных блюд. Впрочем, прижились они в наших семьях еще раньше. Пришли вместе с продразверсткой, Великой Отечественной войной, дефицитом 80-х и безденежьем 90-х.
Каждое лето я из суровой Сибири отправлялась в благодатное солнечное Поволжье к бабушке с дедушкой. Здесь было абсолютно все, что нужно для здоровья хилому северному ребенку. Кроме жаркого солнца, бесконечной глади играющей бликами Волги и горячего песка, для маленькой бледненькой меня всегда было бесконечное множество вкусностей. От целого дерева спелой вишни до такого же дерева, усеянного ароматными абрикосами. Мы с соседской детворой радостно обдирали как растущие прямо на улице фруктовые и ягодные деревья, так и не гнушались влезть на чей-нибудь забор за сладким тутовником. Он-то нас и сдавал взрослым, предательски окрашивая все, на что попадал! Тем не менее, мы считали за лучшее перекусить ягодами с пары-тройки кустов, но не быть «загнанными» домой на ужин.
А ведь дома бабушка старалась от всей души, выставляя на стол все, что есть. У нас любую трапезу в любое время дня было принято заканчивать особым волжским десертом – арбузом или дыней. Сладкие сахарные плоды здесь росли, да и продолжают расти и сейчас, на огромных бахчах. Помню эти поля, уходящие за горизонт, поблескивающие полосатыми боками. Пятилетняя я жмурилась от удовольствия, лопая за обе щеки красную мякоть, уляпываясь сладким соком от бровей до разбитых коленок. Бабушка с умилением наблюдала за мной, подперев щеку рукой. Для нее, пережившей ссылку, голод войны и послевоенных лет, ежегодный тяжкий труд в борьбе за урожай на дачном участке, именно изобилие еды на столе равнялось любви и заботе. Любовь была в ее блинчиках со сгущенкой и бесконечных рядах банок с консервацией, которые мы в августе увозили в Тюмень. Забота скрывалась в сладком морсе из воды с ягодным вареньем и огромных бутербродах, которые она собирала нам с дедом на рыбалку.
Кстати, рыбалка! Дедушка мой – настоящий казак, между прочим – был заядлым рыбаком. Для него этот процесс был не просто увлечением. Это одновременно азарт и релакс, общение и приключения (до сих пор вспоминаю, как мы попали в милицию за стерлядку!), и, конечно же, гастрономическое удовольствие. Согласитесь, было бы странно все лето проводить на великой русской реке и совсем не есть рыбы. Благодаря деду она появлялась у нас на столе несколько раз в неделю, и была, как я сейчас понимаю, самым полезным продуктом из того, что мы тогда ели. Нет. Не так. Все продукты были полезными, но готовились с таким количеством соли, сахара и специй, что вся их практическая польза просто сводилась на нет.
Шикарную наваристую бабушкину уху я помню до сих пор, даже могу мысленно воспроизвести ее вкус в мельчайших подробностях. Густой бульон с кусочками белой рыбы, разваристой картошкой, перьями лука и рубленым укропом…
А копченый сом! Вы когда-нибудь пробовали копченого сома? В Тюмени родители приглашали друзей специально на это блюдо. Это была наша волжская гордость! Казалось, что на его запах к нам слеталась половина города.
Другая половина города неизменно приходила на папино фирменное праздничное блюдо – солянку! Удивительная по своим ингредиентам. Из классического супа в ней остались только копчености и оливки. Дальше туда шло все по настроению, вплоть до сочетания варенья и аджики для «особого вкуса». При этом папина «интуитивная готовка» всегда превращалась в нечто изумительное. Солянка была наваристой, жирной, с большим количеством специй и оттенков вкуса!
Неудивительно, что вернувшись однажды с каникул, я обнаружила, что школьная форма мне мала. Впрочем, как и вся остальная одежда. Так я получила свое первое школьное прозвище – Пончик, с которым мне пришлось жить лет до пятнадцати. Приятного, прямо скажем, мало. Родители мои не особо обращали внимание на то, что мне с таким весом достаточно сложно приходится в школе. Я просто была «в папу», который тоже страдал от избыточного веса. Нам бы еще тогда задуматься, что это сигнал о проблемах со здоровьем, но в то время в народе такого понятия как «правильное питание» не существовало.
К моим пятнадцати-шестнадцати годам метаболизм молодого организма таки справился без усилий с моей стороны с последствиями традиций семейного питания, и я стала вполне стройной девушкой, оставив позади обидное «Пончик».
Мой папа же на фоне крайне стрессовой работы, колоссального чувства ответственности, эмоционального напряжения и, как следствие, обильного питания, когда нервы просто «заедают», продолжил полнеть. Все вместе это привело его к сахарному диабету второго типа. Для нас тогда само это слово «диабет» прозвучало как приговор. Наверное, тогда я испугалась впервые. Не за себя. За любимого человека, которому нужно помочь, а я не знаю, как. Меня охватило чувство острой