Машина подпрыгивает на подъездной дорожке, и от скрипа шин у меня сводит живот. Порываюсь поблагодарить сержанта Аллена, которого мне выделило командование, однако получается только кивнуть, и я молча вылезаю с заднего сиденья. В горле ком, голова вспотела, я снимаю пилотку и засовываю под мышку. Правая нога ноет, перевязанные раны все еще кровоточат под бинтами. Я опираюсь на левую, перенося на нее большую часть веса. Походка совсем не геройская. Герой. От этого слова во рту свинцовый привкус. Иду медленно, хромаю, мечтаю не добраться до крыльца. Неизвестно, дошли ли до них новости, опередила ли меня телеграмма.
Скрип москитной двери – и выбегает Эвелин, бросается мне на шею, за ней громко хлопает дверь. Она обнимает меня, целует, держит за лицо, за шею… Я цепенею в ее объятиях. Эвелин оглядывается по сторонам и понимает, что приехал только я. Один. На дорожке нет второй машины, никто не вылезает вслед за мной. Она отступает на шаг, только теперь заметив выражение моего лица.
– Эвелин…
Я пытаюсь взять ее за запястье. Она отдергивает руку. «Плимут», который меня привез, исчез, о нем напоминает только слабый скрип шин и удаляющийся шум двигателя.
– Я знаю, его тоже ранило. Он едет на другой машине.
Она держит себя в руках, говорит твердым голосом и не сводит с меня глаз. Я не могу произнести ни слова. Открываю рот, но вокруг сердца сжимается ледяное кольцо, впиваясь в плоть острыми краями. Такой боли я никогда не испытывал: видеть, как у нее затуманиваются глаза, как до нее доходит то, чего я не могу сказать, не могу передать словами.
– В телеграмме было сказано, что его ранило. Что вас обоих ранило. Джозеф, он ведь скоро приедет, правда? Скажи мне, что он уже в пути! – Голос у нее срывается на визг, она начинает колотить меня по груди, волосы выскакивают из-под шпилек. – Скажи мне сейчас же! Да твою ж мать, скажи ты что-нибудь!!
Я снова хватаю ее за руки и притягиваю к себе. Слезы застилают мне глаза. Я утыкаюсь лицом ей в шею и могу произнести только:
– Мы… Мы теперь без него…
Эвелин позволяет на мгновение себя обнять, а потом каменеет в моих руках. Резко выпрямляется, расправляет плечи и на шаг отступает. Бросает на меня взгляд. В ее глазах, словно в тучах, ничего не отражается – ни любви, ни даже узнавания. Никогда они не были такими синими, как сегодня.
– Ты обещал мне… – шепчет она еле слышно.
Лед сжимается, осколки вонзаются глубже.
– Эвелин… – выдавливаю я.
Она отступает, не сводя с меня глаз. Скользит взглядом по моему лицу слева направо, будто что-то читает. Что-то непонятное и ужасное. Затем поворачивается, я пытаюсь ее удержать, но она вырывается и убегает.
Под слепящим солнцем у меня все плывет перед глазами, фиолетовое и зеленое смешиваются в причудливую размытую картинку, пока я смотрю вслед Эвелин, бегущей через покрытый фиалками луг к своему дому.
Раньше дом был ее и Томми.
А теперь – только ее.
Я