Сделав так пару раз, она встала, стряхнула пыль со своего серого халата из бумажной материи и окинула толпившихся вокруг деревенских жителей надменным взглядом. Ее долг был исполнен, и она отошла в сторонку – гордая служанка знатной семьи, не чета этим простолюдинам.
Однако Юань не обратил на нее никакого внимания. Он повернулся к матери, понимая, что должен исполнить долг, как бы ему это ни претило, и пригласил ее в дом, и та вошла, и села, а крестьяне гурьбой кинулись следом и замерли на пороге, чтобы видеть и слышать, что будет дальше. На них мать тоже не обращала внимания, потому что привыкла жить в окружении любопытного простого люда.
Она окинула удивленным взглядом среднюю комнату и сказала:
– Я впервые в этом доме. В детстве я слышала немало удивительных историй о том, как Ван Лун разбогател, купил себе девушку в чайном доме, и та им распоряжалась. О да, помню, как народ по всей округе судачил о ее красоте, о том, что она ела и как одевалась, хотя все это происходило давным-давно, ведь в моем детстве Ван Лун уже был глубоким стариком. Припоминаю, что однажды он даже продал один свой надел, чтоб купить ей рубиновое кольцо. Потом, правда, он сумел выкупить землю обратно. Я видела ее лишь однажды, в день свадьбы, и – мать моя! – какой жирной и безобразной она была в старости! Эх…
Она беззубо рассмеялась и благодушно поглядела вокруг. Юань, увидев ее миролюбивый настрой, решил дознаться, в чем дело, и открыто спросил ее:
– Матушка, правда ли, что отец так болен?
Старуха тотчас вспомнила, зачем приехала, и ответила, шипя сквозь беззубые десны, потому что таково было ее обыкновение:
– Он болен, сын мой. Я не знаю, смертельно ли болен, но целыми днями он только и делает, что сидит и пьет, и пьет без конца, ничего не ест и не ложится спать. Он стал желтым, как дыня. Клянусь, никогда не видела такой желтизны! И никто не смеет ни слова молвить ему поперек, потому что он тогда кричит и бранится пуще прежнего. Если он так и не поест, то скоро умрет, будь уверен.
– Да, да, это правда: без еды он жить не сможет! – эхом отозвалась служанка.
Она встала рядом с госпожой и покачала головой, втайне смакуя свой суровый приговор, а после две женщины горько вздохнули и сделали скорбные лица, украдкой наблюдая за Юанем.
Наконец, поразмыслив немного в великом нетерпении, Юань сказал, хотя по-прежнему был полон сомнений и про себя думал, что все женщины – дуры:
– Ладно, поеду. Отдохни здесь день-другой, мама, прежде чем отправиться в обратный путь. Ты, должно быть, устала с дороги.
Он распорядился, чтобы мать устроили с удобством, и проводил ее в тихую комнату, с которой успел так сродниться, что жаль было ее покидать. Когда мама поела, он постарался выбросить из головы воспоминания о проведенном здесь чудесном времени, и, вновь оседлав коня, обратил лицо на север, к отцу, и вновь озадаченно поглядел на двух женщин, ибо слишком уж они радовались его отъезду – не положено