ВО ИМЯ ЛЮБВИ
Мара не собиралась присваивать. Ну честно. Поиграла бы с недельку и вернула. У неё самой были пупсы поросячьего цвета, вертелись только ручки. У Идочки в секретере жил совсем другой – беленькая голенькая куколка, с ладонь, с локотками и коленочками на шарнирах, всё крутилось, куколка была живая.
Лоскутки для пупсов Маре носил одноклассник со смешным прозвищем Сурипоп. Белобрысый, похожий на немчуру, в уличных играх ему всегда доставалась роль фрица, и Мара сочувствовала пацану, с которым в школе они были не разлей вода. Когда делали общий снимок третьего класса, мать Сурика (ещё одно прозвище Сурипопа) подошла к фотографу и попросила сделать отдельную карточку этой парочки. Мара иногда достаёт фотографию из альбома. Загорелая девчонка повыше, с белыми бантами в тощих косичках, замазанные зелёнкой коленки, взгляд упрямый, вытянутая вдоль корпуса рука сжата в кулак. Сразу ясно, кто здесь кем руководит. Сурик рядом маленький, щуплый, щурится на солнышко.
Мать Сурика была портниха, работала на дому, от клиенток не было отбоя. Отец плавал и привозил отрезы, каких было не сыскать в советских магазинах. Украденный пупсик был бы одет по-королевски, Сурик принёс Маре и на переменке затолкал в её портфель несметные богатства: кусочки только вошедшей в моду парчи, дефицитных органзы, кримплена, гипюра и ткани с выпуклым рисунком – здесь её называли «Космос».
Мара уже раскроила эти умопомрачительные тряпочки, когда у калитки послышался шум. Бабушка с кем-то разговаривала, интонация была всё выше. Мара осторожно выглянула в окно: мать Сурика.
Скандал был страшный: Сурик взял не остатки, а просто отхватил ножницами прямо от отрезов. Обнаружилось, когда заказчице не хватило на платье.
Сурик был порот отцовским армейским ремнём (такой же всегда висел и у Мары в прихожей наготове, правда, Марин отец использовал его скорее для острастки, а вот папаша Сурика, суровый старпом, с провинившимся выродком не церемонился). Сурик молчал, как партизан – роль, которая ему никогда не доставалась. Но для кого старался, вычислить было не сложно.
В итоге улики были изъяты, а из вороха отобранных тряпочек выпал злосчастный пупсик.
Взрослые онемели: Мара-то ещё и воровка!
Маре было велено нести пупса подружке самой и извиняться перед Идочкиными родителями, но девчонка впала в такую истерику перед неотвратимостью позора, что бабушка опять сжалилась и взяла неприятную миссию на себя.
Недели через полторы всё забылось и Мару снова радушно принимали соседи (с Идочкой они жили через забор).
С Суриком они сдружились ещё больше. И даже…
Мара с мамой шли вечером из солдатской бани (по особым дням сюда на зилках привозили пограничников и военморов, в прочие дни баня военного округа работала как общественная), тёмная майская ночь, в свете редких уличных