И он снова отвернулся к столу и уставился в пространство перед собой.
Рэдфорд наблюдал за ним, ясно понимая, что от него хотят избавиться, но всё ещё не решаясь уйти. Сотня вопросов была готова сорваться с его губ, но он не осмеливался задать их…. Ему вдруг пришло в голову, что он не знает почти ничего о своём товарище. Они были в разных эскадронах, к тому же Рэдфорд был в полку едва два месяца. За это короткое время он успел завести нескольких друзей, но молчаливый, не слишком общительный Мильнович не был в их числе. Что за человек он был, помимо того, что он был лейтенант и имел под своим руководством тридцать шесть человек и столько же лошадей? Что станется с ним, когда (и если) ему придётся расстаться с военной формой? Какие ещё возможности были у него в жизни? Кто зависел от него, кому он сам принадлежал, кроме его величества Франца Иосифа? Всё это, и ещё более того, хотел спросить Рэдфорд, но вместо того продолжал молча сидеть, чувствуя всю неуместность подобного любопытства пред лицом такого отчуждения.
Мильнович тем временем погрузился в свои думы, глядя в темнеющее окно, и Рэдфорд был бессилен проникнуть в них.
Ещё немного подождав, Рэдфорд поднялся и вышел из комнаты так тихо, словно в ней кто-то спал. Он уже решил пойти к доктору Бруку, так как тот был единственным человеком, с которым он мог поговорить обо всём этом деле, кроме того, доктор был ветераном полка и, без сомнения, мог ответить хотя бы на некоторые вопросы, что не давали ему покоя.
При звуке закрывшейся двери Мильнович поднял голову. Его глаза обратились к открытому тому Dienstreglement на столе. Некоторое время он пристально смотрел на него, как на нечто удивительное, затем захлопнул толстый том, – тот закрылся с каким-то безвозвратным звуком, – и оттолкнул в сторону.
Оглянувшись вокруг, чтобы убедиться, что он один, он выдвинул ящик стола, вынул неоконченное письмо, которое писал не более суток тому назад, внимательно его перечёл, и вдруг, каким-то отчаянным жестом, скомкал его левой рукой и забросил в угол комнаты.
– Это всё ложь, – пробормотал он побелевшими губами. – Быть сильным и терпеливым… как же! Жестокая, жалкая ложь!
Лейтенант Рэдфорд обнаружил доктора Брука едва успевшим вернуться от больного и в ещё более плохом настроении, чем обычно.
– Вот что получается, когда обращаешься с этим отродьем, словно с игрушкой, а не разумным существом, – проворчал он Рэдфорду вместо приветствия. – Думаете, гора золота заставит эту мартышку разжать челюсти? Я же не могу посмотреть его горла, не заглядывая в него! А ведь дифтерия, имейте в виду! Худшая форма дифтерии! Скверная штука эти пациенты, доложу я вам!
– Доктор Брук, я вернулся, чтобы расспросить вас о Мильновиче.
– Мильновиче? Мильновиче? А что ещё вы хотите знать? Хватит с меня Мильновича на сегодня!
– Только один вопрос! Есть у него родственники, может быть, братья? Каково его состояние? Его положение? Я имею в виду, что с ним станется, если и вправду