– Все, больше не ходи сюда! Твой счет закрыт. Кормишь тебя, кормишь, а от тебя доброго слова не услышишь. Все, хватит! Мне тоже выговоры получать нет охоты, за благотворительность свою, – шипела кассирша. Она старалась не кричать, но ее темперамент прорывался сквозь шепот. Раздатчица и повариха насторожились. Но скандала не получилось. Искра вспыхнула и тут же погасла. Женщина с подносом не поддалась на провокации – она еще раз покорно кивнула, опустила голову и отошла от кассы.
Она проплыла мимо меня, не поднимая головы. Каждый раз, поставив поднос перед собой, она замирала над тарелкой, оставаясь неподвижной некоторое время. Куда она смотрела: в окно на оживленных прохожих, на золотистую поверхность жидкости в тарелке, прямо перед собой? Я не мог видеть, так как она сидела спиной ко мне. Потом ее локти прижимались к туловищу, и она медленно подносила ложку ко рту, не сразу – вторую. В левой руке она держала салфетку, которой промокала влажный рот.
Ее внешний вид не соответствовал аристократической манерности. С каждым разом меня это раздражало все больше и больше. И с каждым разом, наблюдая за ней и рассматривая ее, я понимал, что она не позирует.
Сделав несколько глотков кефира, она отставила стакан и откинулась на спинку стула. «Все, пора!» – подумал я, встал и направился к ее столу. Когда я сел напротив, она посмотрела на меня и подалась вперед. Мне показалось, что она ждала этого визита, и теперь, когда я пришел и сел напротив, она проявила неподдельный интерес к моему поступку. Она сложила руки на столе, как прилежная первоклассница, и еще больше выпрямилась. Легкая, как мотылек, пауза зависла над столом. Женщина терпеливо ждала вопроса.
– Простите, может мой вопрос вам покажется бестактным, но отчего вы всегда ходите в черном? – спросил я и понял, что кажусь ей идиотом.
– Я ценю вашу начитанность, но, наверное, разочарую вас. Не понимаю, почему принято считать черный цвет траурным цветом. Черный цвет в одежде практичнее любого другого и есть еще одна причина предпочтения именно этого цвета в моем гардеробе – он меня худит, – сказала она. Голос ее звучал как контрабас – выходил из груди низкими, плавными, распевными звуками. Я чувствовал, что начинаю терять выдержку, словно Одиссей под звуки песен сладкоголосых сирен. Но она вдруг остановила рассуждения, вздохнула и повернула голову в сторону. Я понял, что тема разговора исчерпана. Трудно было не согласиться с тем, что она сказала, а говорить ей комплименты