Ваня, сомневаясь, пробовал, откусывая сначала маленькие кусочки, потом вошел во вкус и махом съел больше половины, но спохватился.
– Мам, а это всё тебе, – протянул остаток.
– Ешь, не боись Ваня, я много привёз. – Гость показал ещё несколько плиток.
Марфа отварила картошку в мундире и хотела нарезать привычный серо-зеленый хлеб, из отходов с отрубями и лебедой, но… гость перехватил.
– Да вот же!.. Марфуша, целых две буханки настоящего солдатского хлеба!
Сивухин достал большой армейский нож и стал уверенными движениями открывать мясные и рыбные консервы, нарезать колбасу. Ваня не успевал следить за его руками, Марфа подставляла чашки, тарелок в доме не водилось. Наконец он достал две бутылки – водку и портвейн.
– Это для мужчин, а это для женщин. Детям вот… еще печенье. Ну, пора и встречу отметить!
Ваня затаился и не моргая смотрел на стол, и глотал слюну, такого изобилия он в жизни не видел.
Нет, конечно, он много ел! Этому дядьке и не снилось, сколько он всего ел: и полудохлых ягнят, и голубей, если удавалось поймать в петлю, а весной, как только сходил снег, все дети шли с ведрами в поле, искали норы сусликов и заливали водой, суслику деваться некуда, он вылезал, тут его и ждала палка. Жирные были суслики, особенно лапша из них, не отличишь от куриной, особенно после полуголодной зимы. Но самая обжираловка начиналась весной, в мае, когда прилетала дичь – дикие утки, гуси, чайки, словом, всё что летает, плавает и бегает у воды. Когда начинала гнездиться эта дичь, всё детское население от пяти лет уходило на ближайшие озёра, в лиманы, болотины и собирали, как говорили – драли яйца, каждый день по ведру, а то и по два. А сколько рук было занято делом! Вот это обжираловка! Нет, ели и домашнее мясо, бывало, но только по самым большим праздникам, три или четыре раза в год, и не от пуза.
Ваня снисходительно посмотрел на приезжего дядьку – знал бы он. «Подумаешь, привез кулёчки! Ты бы попробовал кислятку и рогозу пожевать».
– Степан Савельич, я сбегаю, умоюсь и марафет кой-какой наведу. А ты можешь и здесь руки помыть, в тазике. Я мигом!
Не дожидаясь ответа, Марфа вышла, собирая на ходу какие-то свои вещи. Ваня побежал следом. Он не хотел остаться с этим дядькой один на один, душа не лежала, несмотря на все вкусности, от одного вида которых он захлёбывался слюной.
Сивухин остался один, и какое-то время сидел, подперев подбородок кулаком, и размышлял. С одной стороны, глубоко в мозгу торжественно позвякивали литавры: «Ес. сь, это з. зес. сь… Дз. здынь! Половина дела, считай, сделана и он нашел, что искал 25 лет. Искал след, а тут!., живых Ромашкиных нашел! Вот она, Марфуша, цела и невредима!
Он с хрустом вытянулся, глубоко вдохнул и шумно выдохнул, потом медленно, снизу доверху и по сторонам осмотрел бедное жилище. Встал, подошел к стене и посмотрел в мутное, облезлое старое зеркало, в котором с трудом просматривалась позади убогая обстановка. В мути почудился лик отца Савелия.
– Да,