Он увидел бледное лицо, ему показалось, даже сумрак отступил в глубину кошары. Сивухин бросил на солому плотно загруженный вещмешок, увидел под ногами ягненка, наклонился и взял его на руки.
– Ух, красивый какой и кудрявый, – погладил ягнёнка, тот начал брыкаться и спрыгнул на пол.
– Они тут все красивые.
– Всё правильно. Рядом с красотой, все и всё должно быть красивым. Я тоже знавал когда-то одну красавицу, Марфушу, любимицу Ивана Филпповича. Ещё знавал я Брагину Марфу, молодую и счастливую после венчания. А теперь ты Новоселова. М..да. А вот я, Марфа Ивановна, как был, так и остался навсегда Степаном Сивухиным. Стёпкой Сивухой, помнишь, в детстве меня звали. И ты звала. Помнишь: – Сивуха! Покатай на санках, пряник дам! Я за пряник тебя мог целый час катать, а то и больше.
– Степа. ан… Стёпка Сивуха?.. – прошептала Марфа и медленно опустилась на солому. Она тащила с головы платок, словно хотела открыть уши, потом снова стала подвязывать. – Значит, ты Стёпка Сивуха, ишь, где отыскал. Скажешь, случайно?
– Не случайно, Марфа. Четверть века по стране искал. А помнишь, я тебе в любви признался. Да куда там, кто ты и кто я. Но!., скажу честно, ты всей нашей семье нравилась.
– Потому-то вы и продали моего тятю, сначала белым – они его расстреляли, потом красным. И они его расстреляли. А после… не ты ли со своим отцом помогали пьяной голытьбе разграбить и сжечь наше хозяйство.
– Классовая борьба шла, Марфа Ивановна, ты знаешь, она срока давности не имеет. Но… насколько мне известно, вашего Ивана Филипповича сколько не стреляли, так ни разу и не убили?
– О том я не знаю.
– Ну да, заговоренным он оказался. Уходил как в туман от всех, и никто его никогда убитым не видел. А вот по слухам, живой он ещё и является в разных образах и в разных местах, так, Марфа? Ну надо же, словно он дух святой, так и тянет руку перекреститься, хоть я ни в черта и ни бога не верю. Никак не хочет отец твой с добром своим расставаться.
– Спаси и сохрани. Какое добро… Сказки всё это, Степан Савельич.
– Не скажи, Марфуша. Тяжёленький мешочек с золотыми червонцами вы тогда припрятали. Отец мой, Савелий, самолично! Самолично!., в руках тот мешок держал, когда еще папаше твоему служил. Не просто тяжелый мешочек, а тяжеленный мешок, вдвоем еле-еле тащили здоровые мужики, говорили пудов на пять, а то и все семь.
– Отец всегда помогал вам, Степан, крестным твоим был. За что вы нас так ненавидели?
– Говорю же тебе, классовая борьба была, грабь награбленное. Видишь, я с тобой вполне откровенен. Ни белые, Марфуша, ни красные, ни мы с отцом, не нашли вашего золота, хоть перекопали всю усадьбу вдоль и поперек на два метра вглубь. Представь себе, сначала всей деревней копали, хотели ваше богатство народу отдать на благо всего трудового крестьянства. Потом, случилось, встретился мне на военных курсах интересный человек, на войне в разведшколу я попал, так вот он преподавал у нас психологию, наука такая есть. Очень интересный человек.