– Вставай, ну, скотина!
Слегка подавив икоту, папа протянул в сторону ожидавшего призывников автобуса ПАЗ указательный палец и, назидательно им вращая, глотая согласные и брызгая слюной, возвестил:
– Лёха! Не вздумай там, эк! – руки папы Мурчика на секунду оторвались от асфальта и повисли в воздухе, – в армии, э – эк! Отца родного позорить, и… мать твою, – добавил он после приземления и от души исполненного подзатыльника супруги, – не смей!
– Во алкафш, нафжрался, а? – восхищённо глядя на Мурчикового родителя, наливая в только что опорожнённый стаканчик, спросил у девицы дядя Клюева и, произнеся звук «Ы?», – призывно поднял стаканчик до уровня её бровей.
– Что, опять пи-ить? – скривилась девица. – Покурить бы!
– Курифть – фдоровью фредифть! Капфля никофтина убифает лоффафдь. А это – лекафрсфтфво! – убеждённо сказал дядя и для убедительности покачал стаканчик. – Эх! Гу! – он выпил сам, крякнул, налил и опять сунул стаканчик под нос девице, – ы?
– Ну, пожалуй… – еле-еле ворочая языком, согласилась та.
Капитан терпеливо до конца дослушал напутственную речь подпрыгивающего, как раненая саранча, папы Мурчика, недобро посмотрел на дядю Клюева, перевёл взгляд на голые, худые, с трясущимися коленками, волосатые, с рыжинкой, ноги девицы, не оценил, покачал головой и неожиданно для тучного майора, в десятый раз собиравшегося начать толкать традиционную для проводов, проникновенную напутственно-патриотическую речь, гаркнул:
– Всё, хватит! Закончили проводы! Все здесь, пятеро? Призывники – в автобус!
Хоть этого момента и ждали, но все провожающие, вроде как от неожиданности, на мгновение замерли в тех позах, в каких их застала эта фраза. Девицыны коленки сразу перестали трястись, мама Мурчика замерла с открытым ртом, его папа на четвереньках подпрыгнул и как бы повис в воздухе, а дядя Клюева застыл с налитым и в вытянутой руке протянутым девице «эталонным» стаканчиком. Девица протянула было за ним руку, но тоже застыла. На мгновение все поучаствовали в немой сцене, а затем провожающие все одновременно решили наговориться с призывниками и нацеловаться на ближайшие два года – и устроили толчею и невообразимый галдёж, который разнообразием воплей и фраз не отличался:
– Ы?
– Му!
– Ы! Ы!
– Ой, сынок, сынок!
– Игорь, пиши чаще!
– Вася, держись! – и прочая ерунда, причём конкретно за что держаться Васе – не сообщалось.
Подождав с полминуты, капитан подергал за козырёк свою давно и часто ношенную, с пыльным пятном посередине, фуражку и, расталкивая объемистым жёлтым портфелем толпу, начал пробираться к призывникам, решительно, на корню пресекая возражения, выдирать их из рук провожающих и толкать портфелем к автобусу. Послушные, как овцы, призывники, едва зайдя в автобус, сразу же по пояс высовывались из открытых окон и уже так продолжали прощание со всхлипывающими