– Вы знали, черт бы вас подрал, что ему назначен тиреоидин?
– Располагая незначительными запасами…
– Но запасами же! – рявкнул генерал-доктор. – Запасами, дрянь вы этакая! Так как же вы смели…
Он задохнулся. Чья-то услужливая рука протянула ему стакан с водой. Генерал брезгливо оттолкнул руку и уже тише спросил:
– Вам известна моя фамилия?
Он смотрел на Инну Матвеевну сверкающими бешенством глазами.
– Я вас спрашиваю, Горбанюк, вы знаете, кто я такой?
– Конечно, – едва пролепетала она. – По вашему классическому учебнику…
– Так вот, я классически позабочусь о том, чтобы вы, Горбанюк, никогда впредь не смели именоваться врачом. Классически, – бессмысленно повторил он и еще раз крикнул: – Классически! И удостоверяю это свое обещание именем моего умирающего товарища!
Умирающий товарищ – это был тот старик, которому Инна Матвеевна отказала в тиреоидине.
И который, словно назло ей, скончался к вечеру.
Начальство за Инну не заступилось. Наоборот, оно все свалило на нее. Рассказывали, что оно, начальство, даже плакало перед генералом и утверждало, будто по неграмотности и по вине церковноприходской школы, в которой получало образование, не имело чести знать, кто этот самый старик и почему «его здоровье важнее здоровья других зеков».
Инну с грохотом, не впустив даже в здание, где была ее служба, выгнали вон. А начальство вешало трубку, когда она звонила. На третий же раз она выслушала такие слова, что помертвела от страха. Оказалось, что она своей вредительской деятельностью дискредитировала работу соответствующего учреждения, что вопрос о ее партийной принадлежности будет решаться соответственно, что…
– Посмотрим! – вызывающе, грозным от страха голосом перебила она. – Если вы начнете, я в Москву доложу о ваших порядочках…
И она затараторила о том, что именно доложит во всех подробностях. Голос ее срывался, и она визжала, как рыночная торговка, но за визгом и угрозами начальство угадало глубину опасности, которая была до сих пор скрыта в Инне Матвеевне Горбанюк.
Начальство скисло, но пропуск у нее все-таки отобрали вместе со служебным удостоверением и специальной продуктовой квитанционной книжкой. Товарищ, явившийся за всеми документами к ней домой, посоветовал Инне «не рыпаться».
– Давай, Горбанюк, отчаливай втихаря, – посоветовал товарищ по работе. – Не шуми. И никто тебя не обидит по любому другому ведомству.
Надо было уезжать. Надо было исчезнуть, раствориться, пропасть. Надо было, чтобы фамилию ее навечно забыл голубоглазый генерал-лейтенант медицинской службы, тот самый, который поклялся тогда возле палаты умирающего старика.
Но беда никогда не приходит одна. В эти же дни захворала Раиса Стефановна, захворала скромно, как жила, – прилегла и сказала виноватым голосом, что теперь ей, кажется, не подняться. Инна Матвеевна испугалась, побежала к старику Есакову, но у него были свои неприятности – по поводу его деятельности