Разумеется, когда он сделал ей формальное предложение, замуж за него она не пошла. Отравленная Палием, она отказала ему, тем более что в запальчивости и в возвышенном состоянии духа он решил оставить московскую квартиру супруге-полковнику с тем, чтобы вместе с Инной навсегда поселиться в Ташкенте. По его словам, там их ждал и стол, и дом, и добрые друзья – «интеллигентные и тонкие люди», как выразился Байрамов.
– Очень рада за тебя, – спокойно ответила ему Инна Матвеевна.
– А ты?
– Мне здешних красот хватит, благодарю вас, профессор.
– Но ты же не можешь без солнца, тепла, здешнего неба…
– В мирное время примирюсь…
– Не хочешь же ты этим сказать… – начал было он.
– Хочу.
Они помолчали.
– Одинокая молодая женщина, – опять попытался говорить Байрамов, – я даже представить себе не могу…
– Ты вернешься в Москву к своей мадам, – потянувшись, сказала Инна Матвеевна, – а за меня не беспокойся.
Она еще не знала, что будет дальше, но про своего невропатолога твердо решила – «бесперспективный!». И даже не то чтобы она на него ставила, как на скаковую лошадь, – нет, это просто были не те пути в жизнь. Ну профессор, а дальше что? Подавать ему кок-чай, когда он пишет свои никому не нужные работы? Это сейчас он в чести, когда вся медицина воюет, а когда настоящие доктора вернутся? И когда ему вспомнят, что он был «эвакуирован как талант»? Вот Бурденко, или Вишневский, или Куприянов таланты не меньшие, мягко выражаясь, однако их никуда не эвакуировали…
В первые дни их расставания Байрамов даже плакал, расставались они с неделю. Но потом попривык и купил перед отъездом у жильца порядочно сухофруктов для Москвы.
А на Инну Матвеевну посыпались неприятности одна другой хуже.
Изменив по совету Байрамова «профиль работы», она в той же «системе» стала «заведовать», что обычно легче, чем «делать». Но раньше она тоже ничего не делала, а лишь «проверяла», сейчас же стала еще и отвечать перед начальством, сама еще не зная в полной мере этой своей обязанности.
Произошло же следующее: тот самый несгибаемый знаменитый старик ученый, тетрадку которого она припрятала в надежном месте, под черепицами у жильца, вдруг сдал и начал болеть. А в это самое время случилось так, что по каким-то таинственным причинам обвинение его в чудовищном злодеянии, за которое он был приговорен к расстрелу, а затем к многим годам заключения, оказалось вдруг необоснованным и ошибочным. Но подняться с койки старик уже не мог, хоть и был освобожден. К нему прилетела жена, огромная, высохшая, видимо, когда-то очень красивая, теперь старуха, а вслед за ней на специальном самолете прибыл генерал-лейтенант медицинской службы, тот самый профессор, по учебнику которого Инна училась и который казался ей таким же нереальным, как, допустим, Гиппократ, Пастор, Пирогов или Бурденко.
На