По одному лишь взгляду угадавший желание хозяина дома, вышколенный лакей немедленно отодвинул его стул. Поднявшийся князь степенно шагнул к двери.
– Отец! – остановил его возглас уже обессиленного натиском чувств Андрея. – Мы должны объясниться.
Дмитрий Андреевич соблаговолил-таки обернуться, к удовольствию Алексея, смерил смиренно ожидающего его милости просителя взглядом и снисходительно кивнул:
– Прошу в мой кабинет.
Оставив проводившего их подозрительным взглядом Алексея, оба вошли в соседнюю с библиотекой комнату.
– Отец! – нетерпеливо заговорил Андрей. – Своей презрительной холодностью вы истязаете мою и без того вывернутую наизнанку душу.
– По-твоему, – иронично дрогнула бровь vis-à-vis, – у моей смертельно уязвленной твоим давешним проступком души нет на то права?
– Повторюсь: я безмерно виноват перед вами, – не играл как никогда откровенный Андрей покорное чужой воле раскаяние. – Поверьте, – искал он прежнего взгляда отца, – я понимаю, какую боль опрометчиво причинил вашему мудрому сердцу, нашедшему в себе силы несмотря ни на что понять и простить легкомысленную молодость. Знаю наверняка: только его беззаветной любви я обязан счастливым разрешением моего конфликта с Ланским, – прикован признательный взор Андрея к лицу смущенного отца, разоблаченного проницательным сыном в участии в его незавидном жребии. – Не отказывайте же мне теперь в своем великодушии! – горячо взывал Андрей к тронутому все-таки его пылким самобичеванием князю. – Позвольте уже изболевшемуся чувством вины перед вами сердцу заплатить сполна сыновний долг, – просил о ничтожной для того милости. – Я согласен принять любую справедливо назначенную вами епитимью.
– Ты так уверен в себе? – пронзает испытывающий взгляд отца его просителя. – Изволь, – неожиданно скоро соглашается князь исполнить его желание. – С тем чтобы навсегда предотвратить возможные посягательства молвы на незапятнанную репутацию нашего древнего имени, мои новые треволнения на сей счет, – провозглашает он, – ты женишься, – громом среди ясного неба грянул приговор, – на сосватанной мною девушке.
Сраженный смертоносным ударом, Андрей обмер, блуждающий взглядом по уже бесстрастному лицу судьи, хладнокровно ожидающего последних перед примерной казнью слов сына. Запекшимся устам, обескровленному в спертой груди сердцу недостает самого малого – глотка воскресившего бы их воздуха.
– Пощадите, – умоляют они, едва живые. – Такая цена покоя и благоденствия вашей души – непомерное бремя для моего и так разбитого вдребезги сердца! – из последних сил исполненным