На смятой в беспокойном сне постели, не снявший по возвращении с ночной пирушки одежды, разметавшись на лазоревом покрывале, спит мужчина. Блестящими углями на свежем снегу подушки чернеют кудри, обрамляющие черты чуть бледного благородного лица. Густые ресницы, укрывающие от праздных соглядатаев красноречивые мысли мятежной натуры, нервно подрагивают во власти тревожного сна.
Не медля с освобождением спящего от измучившего его сознание фантома, Мишель легонько потряс кузена за плечо. Вздрогнув, возвращающийся к действительности, тот пробормотал:
– Который час?
– Время обедать, ваше сиятельство, – последовал полный дерзкой иронии доклад. – Горазд же ты спать, братец. Эдак вся жизнь стороной пройдет! – с задорным смехом попенял князю голос.
–– Мишель, – безошибочно узнавший его, с радостью протянул Андрей и открыл глаза.
Синие, редкость для брюнетов, подернутые сейчас дымкой полудремы, они так походили на небо, время от времени своенравно меняющее оттенки, становящееся то светло-голубым, слегка затуманенным на рассвете, то безоблачно-простодушным, то ультрамариновым, как в часы летнего зноя, то негодующе-темным, распаленным майской грозой, озаряемым гневными вспышками молний.
– Дружище! – крепко обнял Андрей кузена. – Ну, выкладывай, – в нетерпеливом ожидании обстоятельного рассказа обращен его пытливый взгляд к бесхитростному лицу Мишеля, – какая нужда заставила тебя покинуть призренную богом глубинку и вернуться в столицу, это гнездилище грехов. Неужто еще не остывшее от страстей сердце дерзнуло вынырнуть из омута семейной жизни, – скользнула по лицу князя лукавая гримаска, – глотнуть свежего воздуха?
В ответ на его по-дружески шутливый намек Мишель только покачал головой с напускной укоризной.
– А твое до недавних пор свободное сердце, похоже, ушло на самое дно иного омута? – парировал он в тон кузену. – В чьих страстных объятьях, – нарочно дразнил его Мишель, – забывая про сон и дом, тонет оно каждой ночью?
Он осекся, распаленное недавним азартом лицо стало серьезным: оцепеневший взгляд вдруг побледневшего, потерявшегося с ответом ему друга, наводнила исподтишка причиненная им боль.
– Уходи, – глядя сквозь обескураженного переменой кузена, с трудом выговорил Андрей.
Намеренная