Даже Крапсан, для которого волшебница не всегда могла найти добрые слова, пару раз удивлял ее. То, с какой любовью кудесник относился к драконам, никогда не позволяя себе оседлать ящеров, с каким мальчишеским задором часами проводил в стойлах, ухаживая за рептилиями, неволили думать о нем, как о человеке, лишенном ласки и, вполне возможно, понимания со стороны окружающих. Из-за подобных мыслей Ирис становилось стыдно: ведь ничто не могло помешать ей проявить к Крапсану капельку тепла, а в ответ он бы перестал обороняться, выстраивая вокруг своей персоны частоколы из словесных колкостей. Но каждый раз ее затея исчезала в зародыше, когда мужчина умудрялся испортить всё одним жестом или словом. Пришлось найти самый простой путь: не отвечать на его выпады, если, конечно, речь не шла о таких серьезных вещах, как сегодня.
Небо робко из голубого окрасилось в серо-сиреневый цвет, как грудка голубя. Все вокруг постепенно стало стихать, а вечерний бриз – прохладный, словно молоко, забытое во льду, – напоминал о близости ночи. В кустах проскользнул небольшой заяц, точно крестик на руке, напомнивший о завтрашнем очень раннем подъеме.
Ирис поежилась и вернулась в лавку, чтобы прибраться: кто знает, когда она сюда вернется. Это не заняло много времени, и уже через полчаса, заперев лавку и пройдя по дорожке мимо леса, она вошла в дом родителей.
– Привет, моя ягодка, – фея Сирень поцеловала дочь и помогла ей снять мантию.
– Здравствуй, мама. Здравствуй, папа! – последнее она крикнула, чтобы получить в ответ удовлетворенное бурчание из отцовского кабинета. – Мама, что ты со мной как с маленькой? Мне почти двадцать семь, а ты все нянчишься. Отдыхай, пожалуйста. – Ирис забрала мантию из ее рук и отряхнула от травы и пыли. – Ты, наверное, и так всего наготовила.
– Не надо напоминать, сколько мне лет. – Фея Сирень все-таки забрала мантию дочери и повесила ее на вешалку по своему вкусу. – Лучше мой руки и иди есть. Наверняка, опять весь день кусочничала и пила воду, а еще говоришь, что взрослая.
Фея Сирень по-прежнему оставалась моложавой, а издалека ее и вовсе можно было принять за девушку. Но она вовсе не пыталась этим бравировать, а принимала как должное и всячески подчеркивала, что негоже изображать девчонку, когда есть молодая дочь.
Ирис послушно прошла в столовую, стены которой были расписаны изображениями белых роз, а вся мебель тонула в кремовом цвете, как свежеиспеченное безе.
На одном из стульев лежала большая голубая коробка, перевязанная бантом серебряного цвета, сразу привлекшая внимание волшебницы.
– Мама, это принесли для меня? – Она ухватилась за кончик банта, но остановилась, решив открыть у себя в комнате.
– Да! –