Мода и границы человеческого. Зооморфизм как топос модной образности в XIX–XXI веках. Ксения Гусарова

натурфилософии: как пишет Лавджой применительно к идеям Шеллинга, «„полнота“ теперь – это не что-то раз и навсегда данное, а ускользающая цель всех вещей» (Лавджой 2001: 334). В каждый новый момент времени цепь бытия разворачивается все более полно, достигая непревзойденного (а возможно, и немыслимого прежде) разнообразия, однако его совершенство в некотором смысле «отменяется» перспективой последующего развития, которое по определению несет с собой еще большее приумножение и качественное преображение форм. Подобное восприятие времени лежит в основе феномена современности, которая также оказывается «ускользающей целью всех вещей». «По сути, наше время – настоящее – не просто невероятно далеко: ему никогда не удастся с нами поравняться», – отмечает Джорджо Агамбен, указывая на моду как на квинтэссенцию этой темпоральной структуры (Агамбен 2014: 31).

      В трудах Ламарка подобное разворачивание навстречу (недостижимому) совершенству рассматривается не только на уровне мироздания в целом, но и на уровне индивидуального существования каждого живого организма. Отвечая за рост и взросление живых существ, этот импульс также лежит в основе эволюции (в терминологии Ламарка – «трансформации»), ибо предполагается, что каждый организм имеет внутреннюю способность к направленному развитию, ориентированному на лучшую адаптацию к условиям среды и на системное усложнение. В конце XIX века эта теория получит название ортогенеза. По Ламарку, таким образом, живые существа являются «агентами» эволюции, так как общий прогресс жизни на земле складывается из индивидуальных достижений – приспособлений и усовершенствований – каждого. Эта картина мира прямо противоположна дарвиновской, где агентностью в эволюционном процессе наделены не индивиды, а «законы природы», конкретнее, принципы отбора. Наиболее приспособленные организмы имеют больше шансов на выживание и рождение многочисленного здорового потомства, тем самым присущие им наследуемые признаки закрепляются в фенотипе, однако эта логика никак не зависит от собственных усилий живых существ, менее всего от их гипотетического стремления к совершенству. В процессе, сочетающем элементы случайности и детерминированности, индивиды просеиваются через «сито» отбора. Понимаемая таким образом эволюция протекает исключительно на надындивидуальном уровне – со сменой поколений и в масштабах целых популяций, вовлеченных в борьбу за существование.

      Как мы увидим далее, идея эволюции, укоренившаяся в популярных представлениях о моде, даже при наличии прямых отсылок к Дарвину, носит скорее ламаркистский характер, так как предполагает направленную индивидуальную волю к изменению. Это заметно в приводившихся выше рассуждениях Ф. Т. Фишера о моде как продукте полового отбора: в масштабах общества или даже европейской цивилизации в целом модное поведение индивидов образует хаотичную картину, а лежащий в его основе механизм выбора партнеров, в полном соответствии с идеями Дарвина, объединяет