– О, послушайте, постойте! Мой отец ушел и не будет сегодня, – сказал Полип-младший. – Может быть, я могу заменить его?
(«Клик!» Монокль вылетел. Полип-младший в ужасе разыскивает его по всему телу и не может найти.)
– Вы очень любезны, – ответил Артур Кленнэм. – Но я бы желал видеть мистера Полипа.
– Но послушайте, постойте! Вам ведь не назначено свидание? – возразил Полип-младший.
(Он успел поймать монокль и вставить в глаз.)
– Нет, – сказал Артур Кленнэм. – Именно этого я бы и желал.
– Но послушайте, постойте! Это официальное дело? – спросил Полип-младший.
(«Клик!» Монокль снова вылетел. Полип-младший так занят поисками, что мистер Кленнэм считает бесполезным отвечать.)
– Это, – сказал Полип-младший, обратив внимание на загорелое лицо посетителя, – это не насчет грузовых пошлин или чего-нибудь подобного?
(В ожидании ответа он раздвигает рукой правый глаз и запихивает туда монокль с таким усердием, что глаз начинает страшно слезиться.)
– Нет, – сказал Артур, – это не насчет грузовых пошлин.
– Так постойте. Это частное дело?
– Право, не знаю, как вам сказать. Оно имеет отношение к мистеру Дорриту.
– Постойте, послушайте! Если так, вам лучше зайти к нам на дом. Двадцать четыре, Мьюс-стрит, Гросвенор-сквер. У моего отца легкий приступ подагры, так что вы застанете его дома.
(Несчастный юный Полип, очевидно, совсем ослеп на правый глаз, но ему было совестно вынуть монокль.)
– Благодарю вас. Я отправлюсь к нему. До свидания.
Юный Полип, по-видимому, не ожидал, что он так скоро уйдет.
– Вы совершенно уверены, – крикнул он, очевидно не желая расставаться со своей блестящей догадкой и останавливая гостя, когда тот уже выходил за дверь, – вы совершенно уверены, что это не имеет отношения к грузовым пошлинам?
– Совершенно уверен.
С этой уверенностью и искренним недоумением, что же случилось бы, если бы его дело имело отношение к грузовым пошлинам, мистер Кленнэм ушел продолжать свои поиски.
Мьюс-стрит на Гросвенор-сквер, собственно говоря, находилась не совсем на Гросвенор-сквер, но очень близко от него. Это была даже не улица, а скорее отвратительный глухой переулок, заваленный навозными кучами, застроенный конюшнями и каретными сараями; над ними, на чердаках, ютились кучерские семьи, одержимые страстью сушить белье, вывешивая его из окон. Главный трубочист этого фешенебельного квартала жил на глухом конце переулка, тут же находилось заведение, усердно посещавшееся по утрам и в сумерки, тут же был сборный пункт местных собак. Но у входа на Мьюс-стрит стояли два-три домика, сдававшиеся за огромную