Он не успел закончить, Олег одним ударом свалил его с топчана. Пацаны, как по сигналу, разом набросились на лежачего блатного. Кто бьёт ногами, кто руками. Слышно только хмурое сопение и тяжёлые звуки ударов, словно кто-то отбивает мясо. «На тебе, на, на», – бьёт маленький Никита, с хрипом выдавливая из себя злость, отчаяние и боль.
Блатной пытается сопротивляться. Но под напором пацанов, закрыв голову руками, лезет под скамейку. Там его тоже достают ноги ожесточённых ребят. Из соседних камер слышен смех и одобрительные возгласы: «Наддай ему пацаны», «Мочи ментовскую суку».
Милиционеры лениво наблюдают. Один мрачно говорит:
– Эти беспризорники, когда дерутся, бывают более жестокими, чем взрослые. Прямо зверьки безбашенные. Забьют пацаны нашего осведомителя.
– К бабке не ходи, – подтверждает второй.
Усмехнувшись, охранники медленно поднимаются, на ходу отстёгивая от пояса «демократизаторы». Открывают дверь в клетку. Через мгновение дубинки начинают гулять по спинам и ногам пацанов. Те расползаются по углам, изрыгая пламя изо рта и дым из ноздрей.
Корыто тяжело встаёт, пытаясь оторвать от себя Никиту. Но мальчишка повис на нём, словно истерзанная крыса. Милиционер бьёт дубинкой его по голове, и Никита отваливается. Лицо его страшное, взгляд дикий. Лёжа на полу, он так похож на довольную пиявку, что насытилась кровью…
Избитого блатного переводят в клетку к мужикам. Тот, шатаясь и испуганно оглядываясь на пацанов, ноет на ходу: «Кого растим, начальник? Куда страна катится?»
«ОБЕЗЬЯННИК»
Жизнь в обезьяннике продолжается. Женщины, под восторженный визг которых проходила драка, успокаиваются. Одна из них, хабалистая большезадая баба, что жадно вдыхала табачный дым, выходивший из дежурки, кричит:
– Дайте закурить, уши опухли.
– Подожди, пока задница опухнет, – хохочет сержант.
В ответ женщина поворачивается к нему спиной, поднимает юбку и показывает голый зад:
– Смотри… уже опухла.
Мужчины из соседней клетки гогочут, как гуси. Даже пацаны, успокоившись от драки, ухахатываются от смеха. От изумления сержант потерял дар речи и только молча, хватает ртом воздух. Затем начинает тяжело сопеть и медленно наливаться кровью:
– Ни стыда, ни совести…
– Это ты о себе, – смеётся женщина. – Видела я, как ты задысал, слюни пустил. Глаз не мог оторвать от моих трепетных девичьих ягодиц.
– Может, когда-то и были трепетные, девичьи – засмеялся сержант. – А сейчас висят, как две сморщенные сливы.
– Что-о-о? – во весь рост, как в атаку, подымается женщина. – Обидеть робкую девушку? Да, я тебя слюнявый…
Вдруг голос сержанта становится вкрадчиво мягким:
– А сколько вам лет, девушка?
– Я девушка со стажем. За двадцать.
– А точнее?
– Сорок семь.
– Считаете себя красивой?
– Не всегда.
– А точнее?
– Редко.
– Вот то-то, – смеётся сержант. – Успокойся,