Не французским единым
Зато ничуть не хуже (правда, следует признать, и не лучше), чем у других, шли общие дисциплины: латынь, французская литература, история Франции, языкознание, философия. Страдали все одинаково, что невероятно сплачивало коллектив.
Например, ненависть к латыни, которой нас нещадно насиловали весь первый курс, породила целый пласт доморощенного фольклора. Преподавателями были две весьма возрастные дамы. Первой была высохшая, внешне в высшей степени интеллигентная старушка малюсенького роста, нагонявшая на нас страх и оторопь, – профессор по имени Нина Лазаревна Кацман. На самом деле она являлась видным лингвистом и автором бессчётного числа учебников. Но бестолковым первокурсникам до её регалий не было никакого дела. Перед нами стояла задача не вылететь на первом же году обучения из-за этой зубодробительной латыни (а таких примеров существовало немало), прорваться сквозь дебри книги Юлия Цезаря «Записки о Галльской войне», которую мы читали, и научиться обнаруживать в текстах все злосчастные аблятивусы абсолютусы. Для непосвящённых – ablativus absolutus являет собой особый синтаксический оборот латинского языка, широко распространенный в текстах и представляющий большую сложность в изучении, поэтому считался чуть ли не ругательством, ибо одно лишь его упоминание бросало приличных людей в дрожь. В качестве оммажа Цезарю перед экзаменом у Нины Лазаревны мы украдкой крестились и приговаривали «Ave Katzman, morituri te salutant!» («Да здравствует Кацман, идущие на смерть приветствуют тебя!», переделанная оригинальная классическая фраза с именем Цезаря).
Второй была чуть более молодая, но от этого ещё более энергичная, беспощадная и непримиримая Нина Родионовна Шопина. Она нас драла, не стесняясь в выражениях и оценках степени нашей «одарённости». Порой складывалось впечатление, что в ответ на очередные выдававшиеся нами полубредовые опусы она просто набросится и легко поколотит своими сухонькими и острыми кулачками. Естественно, на фоне такого образа никто её по фамилии не называл, предпочитая скромно заменять первую букву на «ж».
Зато нас настолько натаскали на латыни, что даже по прошествии десятков лет, к собственному удивлению, порой выдаю вполне грамотные латинские сентенции, всплывающие из глубин памяти. Особенно это нравится французам, которые тоже любят при случае козырнуть какой-нибудь крылатой фразой авторства очередного древнеримского философа, писателя или поэта. Так, выходит, мучился не зря. Хотя случается, и бормочу под нос инъязовскую приговорку «Lingua latina – magna skotina». Перевод, полагаю, излишен, и читатель догадается,