Помимо фонетики усиленно зубрил спряжения глаголов, запоминал новую лексику, пытался разговориться, преодолевая природную скромность. Языковые группы на нашем факультете были крошечные, по 8-9 человек, поэтому спрятаться, как и предполагал, не было никакой возможности. Даже на общих лекциях и семинарах, на которых присутствовал весь курс, отсидеться за спинами других было проблематично. Так что приходилось относиться к учёбе максимально ответственно и серьёзно. Каждый пропуск занятия замечали все, так как этим ты подставлял всех остальных, на которых волей-неволей пропорционально перераспределялась (читай – добавлялась) нагрузка, устанавливаемая преподавателем. Явка – вообще один из фетишей МГЛУ. Со злостными прогульщиками здесь во все времена расставались быстро, без сожаления и душеспасительных бесед. Нет желания ходить на занятия – вон.
Сложнее всего давалась грамматика. Здесь голос не «прокатывал». Она наличествовала в двух ипостасях: теория грамматики и её практика. МГЛУ является не только кузницей кадров, но и научным центром, практически все преподаватели не просто вели свои предметы, но и осуществляли научную работу, писали статьи и издавали учебники, которые на нас же и опробовали. В какой-то момент поймал себя на мысли, что подавляющее число изданий, представленных на полках учебной литературы по французскому языку в московских книжных магазинах, принадлежало перу знакомых лиц.
Теорию грамматики вела крайне энергичная, напористая и склонная к разряжавшим атмосферу смелым шуточкам Елена Александровна Рощупкина. Она, в частности, запомнилась фразой «Vous voulez ma mort, ma chérie!» («Милочка, вы хотите моей смерти!»). Произносила её она при малейшем удобном случае с максимальной патетикой и деланым возмущением, смотря с нарочитым укором на провинившуюся студентку поверх очков, которые постоянно сползали на кончик её носа. На меня эта фраза не распространялась. Возможно, мужской вариант окончания «mon cher» ей меньше нравился. Шутки шутками, а