Папа был более низкого рождения, брак с матушкой возвысил его и позволил выстроить хорошую карьеру при Дворе. Для всех он сразу стал «высоким тэром», но пташка, пока сидела на мамином запястье, упорно отворачивала клюв. Чувствовала, что его кровь проста и ее пернатого благословения не достойна.
Вот у великих Грейнов точно должен быть хранитель рода. Впрочем, как он выглядит и где сидит на теле Владыки – о том никто из сатарцев доподлинно не знал. А спрашивать было неловко.
Когда искра матушки угасла, старшей представительницей рода стала я. Хилая лоури, едва шевеля лапками, перебралась с ее запястья на мое. Повздыхала горестно и поселилась на бледном «ложе» под локтевым сгибом. Иногда она шевелилась, иногда пряталась, но моей искры не хватало для нас двоих.
Теперь крошка явно почувствовала себя лучше. Осмелев, она перебралась на тыльную сторону ладони и принялась чистить перышки.
Я дурашливо нахмурилась и пощекотала ее золотистый бок, и малышка ласково клюнула меня в подушечку пальца. Ощущалось, будто разряд крошечной молнии перетек из кожи в кожу, но именно такое приветствие у нас было заведено.
Тот тэр из харчевни прав: когда-то в пышные сады Хоулден-Холла залетали целые стаи желтых лоури. Они пели незатейливые песни о любви и весне и угощались фруктами с наших деревьев.
Там-то и нашли эту малышку, растерзанную диким хищником. Не я, не мама, а какая-то из наших прабабок… Она пыталась влить в пташку жизненную силу, но случайно привязала ее к своей искре.
Это был очень редкий экземпляр – не желтая лоури, а золотая. Мифическая. Их часто путают, но золотые обладают собственной сильной магией: в древние времена они становились верными спутниками девушек-чародеек. Кто-то выпил пташку до дна, и раненая самочка умирала.
Вот так в роду появился фамильный талисман. Это что-то вроде семейной легенды.
Я слышала, как мама общалась с ней, а со мной птичка ни разу не говорила. Думаю, у нее просто не было сил. Едва перебралась с маминого запястья на мое, она зачахла, посерела… и спряталась где-то под рукавом, стыдясь показать выцветший клюв.
Я очень печалилась, что не могла дать ей больше. Мне и на себя не хватало. Диковинная магическая хворь пожелала истребить весь род Хоулденвеев под корень, и не было сил с ней бороться.
***
Покрутившись лоснящимися боками, лоури безмятежно вздохнула. Подставила мордочку зимним лучам, умиротворенно пощелкала клювом… Как вдруг вздыбила перья и отпрянула обратно к локтю. Затряслась, заметалась, разыскивая укрытие. И нырнула под мышку.
– Что не так? Чего ты испугалась? – взывала я к птичке-талисману, размахивая локтями, точно крыльями, и разыскивая беглянку на коже.
Но лоури и след простыл. Не иначе на пятку забилась или куда похуже.
Осуждающе пыхтя – ну что за трусиха? – я оглядела себя со всех сторон.
На запястье, где недавно сидела птица, растекалось темное пятно… Словно кто-то накапал на кожу густых чернил,