Спустя пару недель пришло время отправиться туда, куда ни одна юная девчушка не пожелает узнать дорогу. Мне с трудом удалось спрятать намеревавшиеся безостановочно хлынуть слезы, после чего я резко забрала у мамы чемодан и отошла. Я не знала, каким будет диспансер – светлым и приветливым или похожим на фильм ужасов про больницу, окутанную мохнатой плесенью, фенолом, хлоркой и нетерпимостью медсестер. Я не могла позволить маминой душе еще больше треснуть, поэтому, сославшись на неловкость того, что в больницу за ручку столь взрослую дочь поведёт мама, я попросила самую любимую женщину в мире не идти за мной. Мама отвечала мне взаимностью, позабыв об искренности эмоций и наигранно улыбнувшись, как никогда, широко. Она надела мне на шею кулон Матроны Московской, перекрестила меня, а затем направилась к своей машине, безотрадно опустив голов вниз.
Я вошла в холл и, почувствовав запах эфирных масел миндаля и чайного дерева, подкатила чемодан к информационной стойке. Рядом с ней на низких креслах из переливчатого бархата цвета аргентинской ванили скрюченный мужчина лет восьмидесяти и его спутница того же преклонного возраста, морщинистую шею которой обвивал дымчатый жемчуг, читали друг другу стихи на языке любви, допивая уже остывший кофе без пенки и пузырьков. Вдруг они заметили меня и начали на французском обсуждать мое пребывание в пансионате, не догадываясь о том, что я с шести лет говорила на языке Бодлера, лирические произведения которого они из-за туберкулёзного энцефалита слегка перевирали вслух.
– Бедная девочка, неужели в столь юном возрасте она уже больна этой дрянью? – сморщившись и облизав уголки рта, спросила бабуля.
– У каждого своя судьба, моя милая Эллочка. Ты помнишь, как мы с тобой в ее года много пили, курили и танцевали. В двадцать, тридцать, сорок и пятьдесят небо еще не сгущалось над нами. Но, увы, моя драгоценная Эллочка, везёт не всем. Недалеко от моей комнаты тоже расположился молодой прибалт.
– Так, может, нам, мой замечательный Левочка, их познакомить?
– Не стоит. Я сюда приехала лечиться, да и жених у меня уже есть, – я бесцеремонно вторглась в их беседу на французском.
Парочка ухмыльнулась и равнодушно перешла на немецкий, которым я уже не владела. Мне стало немного скучно, как вдруг из-за спины ко мне приблизился медбрат, вручивший мне ключ от палаты номер тридцати четыре…
Глава 5
Пробил четвёртый час, а значит, мне пора было спускаться в столовую, чтобы в компании двух прекрасных пожилых женщин выпить вишневый чай с абрикосовым вареньем и маковой булочкой. Третий месяц обитания в туберкулезном диспансере покорно продолжал ползти, все более отдаляя меня от дома, традиций, закоренелых привычек и любимых людей и в то же время теснее приближая к чему-то новому, но совершенно меня не пугающему. Словно поставив свою искрящуюся жизнь на паузу, я с каждым днем сдувала все больше удушливой