– Кого вы убили? – спросил он, стряхивая с рук пыль, как будто завершил какое-то пустяковое дело. – Я никого не вижу.
Два подростка застыли, ошеломлённые. Они не могли поверить не столько в сам поступок, сколько в то, с какой лёгкостью он это сделал. Казалось, будто Мауро Риверо одним взмахом руки вернул всё на свои места. Будто это была всего лишь одна из обычных ночей, когда они спускались к набережной, чтобы подышать воздухом, пошутить или разделить бутылку рома, если им удавалось её раздобыть.
Все трое прекрасно понимали, что это место кишит голодными акулами, которые уже наверняка начали разбирать несчастного Патуко на части.
– А если его родные хватятся его?
– Пусть ищут. Я молчать буду, и вам, если вы хотите жить спокойно, советую то же самое.
– Мы у тебя в долгу.
– Я знаю.
Он сказал это ровным голосом, каким обычно говорил, но на этот раз друзьям стало не по себе. Эти два коротких слова прозвучали так, будто между ними возникла неразрывная связь, долг, который нельзя будет просто так списать.
Мауро Риверо действительно никогда ничего не забывал. Но он ни разу не упомянул случай с Патуко, даже когда через несколько дней пол-Гаваны с ужасом обсуждало находку – человеческую ногу, обнаруженную плавающей в порту.
Он даже улыбнулся, когда простак Бруно по прозвищу «Фальшь» прокомментировал это своим фирменным ехидным тоном:
– Кто-то остался без ноги.
Первое преступление – как первая любовь, первый успех или любое другое важное событие, которого раньше никогда не случалось. Оно становится переломным моментом в жизни. Но для Мауро Риверо это было не так.
Бросить ещё тёплый труп в море, к акулам, не имело для него никакого значения.
Почти каждую ночь они кидали в воду пустые бутылки и наблюдали, как течение уносит их вдоль набережной к порту. Это был своеобразный ритуал, означавший, что пора по домам. В этот раз вместо бутылки был человек, но Мауро не почувствовал ни малейшего волнения.
На самом деле, его вообще ничего не волновало – при условии, что стояла жара.
Когда же температура хоть немного падала, он неизменно пропускал встречи.
Это была единственная «наследственность», которую пока оставила ему мать.
Мари Эльгоса в молодости сбежала из родного Сент-Этьена. В её семье был наследственный недуг – редкий, болезненный и неприятный синдром Рейно. Из-за него у людей синели руки и ноги при малейшем похолодании, а в самых тяжёлых случаях начиналась гангрена, приводящая к ампутации.
Не желая делить участь своего отца, который уже сидел в инвалидном кресле, Мари однажды просто забрала из дома последние деньги и ушла, не сказав никому ни слова.
Она искала солнце.
И нашла его на Кубе.
Жизнь на острове была трудной, но не шла ни в какое сравнение с мучениями от боли, с синими от холода руками и страхом перед ампутацией.
Возможно, именно эта болезнь