выступал за выполнение «серьезных предупредительных мер военного и невоенного характера», включая размещение дополнительных частей на советском Дальнем Востоке, и тем самым шел по узкой грани между проявлением слабости, которое могло спровоцировать нападение, и чрезмерно жесткими мерами, которые могли быть восприняты как casus belli [553]. Кроме того, с его подачи Советский Союз с удвоенным старанием стал добиваться заключения пактов о ненападении со странами на своих западных рубежах. Такой пакт в 1926 году был заключен с Литвой, но Сталин стремился заключить их с Латвией, Эстонией, Финляндией, Румынией и, в первую очередь, с Польшей [554].
Наряду с донесениями о том, что французское правительство подстрекает Японию к войне с СССР и пытается вставить в проект двустороннего пакта с Москвой положение о том, что он утратит силу именно в случае такого нападения третьей стороны, – которые вполне отвечали циничным представлениям Сталина об империалистических державах, – его ожидал и неприятный сюрприз: яростное сопротивление пакту о ненападении с Польшей в наркомате иностранных дел [555].
Сталин в конце концов назначил наркомом иностранных дел вместо Чичерина – ипохондрика, то и дело уезжавшего на лечение за границу, – его заместителя Максима Литвинова [556]. (В едкой прощальной служебной записке Чичерина от него досталось Литвинову, Коминтерну и ГПУ, которое «обращается с НКИД как с классовым врагом» [557].) Литвинов, никогда не входивший в число сталинских приближенных, стал лицом СССР за границей [558]. В то время как аристократ Чичерин обладал светскими манерами, Литвинов был человеком неотесанным и к тому же евреем. Он жил в Англии с 1907 года по начало 1918 года как эмигрант, а впоследствии как посольский служащий среднего уровня, бегло, хотя и с акцентом, говорил по-английски и был женат на английской писательнице Айви Лоу, происходившей из видной еврейской семьи, которую он называл «своей буржуазией». Литвинов продолжил прогерманский курс Чичерина, в то же время стремясь сделать своей вотчиной всю Европу, однако Сталин расчленил его ведомство, поставив во главе его подразделений соперников Литвинова [559]. Тем не менее наркомат оставался в известной степени неподконтрольным Сталину (персонал наркомата, треть которого составляли евреи, был лучше образован, чем служащие какого-либо другого госучреждения) [560]. На поступившее от Польши предложение возобновить переговоры по заключению пакта о ненападении Литвинов ответил отказом, причем Сталина об этом уведомили лишь постфактум [561].
Диктатор был убежден в том, что польский правитель Юзеф Пилсудский втайне ведет подрывную работу на Украине; вместе с тем он считал, что крупномасштабное нападение империалистов на Советский Союз без участия Польши станет намного менее вероятным [562]. Будучи полонофобом, он тем не менее предупреждал Кагановича, чтобы тот не шел на
<p>553</p>
Нежелание советских властей показаться ни чрезмерно воинственными, ни чрезмерно слабыми заметно в выступлении Молотова в ЦИКе 22 декабря 1931 г., когда он повторил слова Сталина, сказанные в июне 1930 г.: «Чужой земли нам не надо, но ни одной пяди своей земли мы никому не уступим». Молотов. О выполнении первой пятилетки: доклад на второй сессии ЦИК СССР о народно-хозяйственном плане на 1932 год. Правда. 25.12.1931, переиздано в: ДВП СССР. Т. 14. С. 725–728, и в: Молотов. В борьбе за социализм (1935). С. 236–276 (на с. 262–263); Сочинения. Т. 12. С. 269. Не исключено, что речь Молотова являлась первым публичным заявлением режима относительно японских действий в Маньчжурии. Haslam, Soviet Foreign Policy, 79, 81; Thorne, Limits of Foreign Policy, 133.
<p>554</p>
Кен. Москва и пакт. Советское правительство воспринимало дипломатические усилия Франции решить свои затруднения, связанные с Германией, как направленные против СССР. Кун. Коммунистический интернационал в документах. С. 966–972; Eudin and Slusser, Soviet Foreign Policy, I: 324–31. В глазах Парижа пакт о ненападении с Москвой обещал ослабить советско-германские связи и гарантировать реальный советский нейтралитет в случае какого-либо франко-германского конфликта, но после выработки предварительных условий соглашения французы не стали его подписывать, вместо этого предпочтя добиваться от Германии заморозки границ и отказа от перевооружения в обмен на помощь. (Канцлер Веймарской республики ответил отказом.) После успеха нацистской партии на выборах в сентябре 1930 г. и заявления германского правительства (март 1931 г.) о грядущем таможенном союзе с Австрией Париж дал знать Москве о своей готовности к предварительным переговорам как по пакту о ненападении, так и по торговым кредитам, но эти попытки по-прежнему тормозились взаимными подозрениями. ДВП СССР. Т. 14. С. 452–456 (Довгалевский – в Москву, 08.08.1931), 573–581 (В. Л. Межлаук – в Москву, 16.10.1931); Coulondre, De Staline à Hitler, 12; Herriot, Jadis, II: 312–3; Scott, Alliance against Hitler, 24–5; Wheeler-Bennett, Documents on International Affairs, 1931, 3–6; Scott, Alliance against Hitler, 8–9; Steiner, Lights that Failed, 553; Carley, “Five Kopecks,” на p. 36. Франция оказалась единственной страной в мире, которая в 1931–1932 гг. увеличила импорт из СССР. Williams, Trading with the Bolsheviks, 142. В 1932 г. нацисты получили 230 мест в Рейхстаге, чего за весь веймарский период не удавалось ни одной другой партии. В том же году были отменены 90 % германских репарационных платежей.
<p>555</p>
Квашонкин. Советское руководство. С. 163, сн. 6 (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 11. Л. 64); Документы и материалы по истории советско-польских отношений. Т. 5. С. 502–505 (АВП РФ. Ф. 05. Оп. 11. Д. 5. Л. 157–162: 14.11.1931); Известия. 22.11.1931; Лечик. Во французско-польско-российском треугольнике. С. 120–123; Haslam, Soviet Foreign Policy, 98.
<p>556</p>
Известия. 26.07.1930 (интервью Литвинова). Сталин не решался выдвинуть Литвинова с его правыми наклонностями в наркомы и говорил Чичерину: «Наркомом нужно быть вам, пусть вы и работаете всего два часа в день», но Литвинов все равно заполнил вакуум. Чернявский. Феномен Литвинова; «Диктатура языкочешущих над работающими»: последняя служебная записка Чичерина. С. 112, сн. 7; Farnsworth, “Conversing with Stalin,” 958 (ссылка на: РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 749. Л. 80–83); Carley, Silent Conflict, 410–1 (ссылка на: АВП РФ. Ф. 05. Оп. 9. Пап. 43. Д. 1. Л. 130–132: 07.09.1929); Адибеков и др. Политбюро ЦК РКП(б) – ВКП(б) и Европа (03.12.1929); Квашонкин. Советское руководство. С. 100; Беседовский. На путях. С. 385–386. См. также у Кеннана о Чичерине: Kennan, Russia and the West, 205–6. Микоян вспоминал, что «споры Чичерина и Литвинова на заседаниях Политбюро… помогали разобраться в сложнейших вопросах мировой политики». Те, кто работал с ними, считали, что они остротой мышления и кругозором не уступают друг другу. Шейнис. Максим Максимович Литвинов. С. 4; Шейнис. Полпред Б. Е. Штейн. С. 108. Ходившие по Москве слухи о вероятной отставке Чичерина предлагали самые разные толкования (похоже, что в своей прощальной служебной записке Чичерин имел в виду Куйбышева). См. также: Haslam, Soviet Foreign Policy, 14–5; Кен, Рупасов. Западное пограничье. С. 562–563; O’Connor, Diplomacy and Revolution, 157–64.
<p>557</p>
И далее: «Руководители ГПУ слепо верят всякому идиоту или мерзавцу, которого они делают своим агентом». «Диктатура языкочешущих над работающими»: последняя служебная записка Чичерина. С. 108–110. Чичерин фактически потерпел неудачу, при поддержке Сталина пытаясь заключить реальный союз с Германией, но он предотвратил создание антисоветской коалиции, придерживаясь разновидности советской стратегии, которую он изложил в записке Сталину в 1929 г.: «Всякое обострение антагонизмов Германия – Антанта, Франция – Италия, Италия – Югославия, Англия – Америка означает упрочение нашего положения, уменьшение всяких опасностей для нас». В. В. Соколов. Неизвестный Г. В. Чичерин: из рассекреченных архивов МИД РФ. С. 12 (ссылка на: АВП РФ. Ф. 08. Оп. 12. Пап. 74. Д. 55. Л. 86). Немцы подозревали, что Литвинов, у которого была жена-англичанка, втайне придерживается пробританских и профранцузских взглядов. Von Dirksen, Moscow, Tokyo, London, 81.
<p>558</p>
Сталин и критиковал, и хвалил Литвинова. Кошелева. Письма Сталина Молотову. С. 167–168 (07.10.1929), 169–171 (05.12.1929); Кен, Рупасов. Западное приграничье. С. 568 (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 10. Л. 62: март 1931 г.). Литвинов, по словам его дочери, предпочитал Сталина Троцкому. Phillips, Between the Revolution and the West, 109 (ссылка на Татьяну Литвинову).
<p>559</p>
Сталин увеличил число отделов наркомата, отвечавших за сношения с Западом, и сделал их начальниками крепких функционеров, чтобы ограничить влияние Литвинова. Отныне коллегия наркомата иностранных дел состояла из Литвинова и трех его заместителей: Крестинского (первый заместитель), Бориса Стомонякова (этнического болгарина) и Льва Карахана (протеже Чичерина). Впрочем, в итоге Сталин согласился упразднить коллегию и сократить число заместителей наркома, вследствие чего позиции Литвинова в наркомате укрепились. Dullin, Men of Influence, 58–9; Соколов. Заместитель наркома иностранных дел Б. Стомоняков. С. 120.
<p>560</p>
Должностные лица, работавшие в наркомате иностранных дел с первых лет нэпа, занимали около трети старших должностей, отвечавших за Европу, но вследствие наплыва сотрудников в годы Великого перелома, при Литвинове, в наркомате оказалось много людей, стаж которых не превышал пяти лет; некоторые из них заняли совершенно новые должности, многие пришли на смену перебежчикам и жертвам чисток. Примерно 48 % дипломатов, работавших в наркомате еще до 1925 г., были русскими, 33 % – евреями и еще 4,5 % – выходцами из Прибалтики. 56 % тех, кто пришел в наркомат после 1929 г., были русскими, почти 30 % – евреями и 6 % – украинцами. В руководстве наркомата почти не было русских. Литвинов, Сокольников, Суриц, Хинчук и Довгалевский были евреями. Некоторые из русских дипломатов (Коллонтай, Александровский) имели неправильное (дворянское) происхождение. Дипломаты старой закалки, знавшие языки и бывавшие за границей, враждебно относились к новичкам, попавшим в их ряды с подачи ЦК. В свою очередь, те косо смотрели на «буржуазные» привычки и ментальность старой гвардии. Dullin, Men of Influence, 52–3 (сопоставление дипломатических ежегодников за 1925 и 1933–1936 гг.); Состав руководящих работников и специалистов Союза ССР. С. 296–303.
<p>561</p>
Кен. Москва и пакт. С. 44–46; Хлевнюк и др. Сталин и Каганович. С. 71–73 (РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 99. Л. 12–14: 30.08.1931), 88–89 (Л. 21–23: 07.09). С тем чтобы обеспечить своевременный обмен информацией и контроль над принятием решений, Сталин создал постоянную комиссию Политбюро по иностранным делам (22.11.1931), в которую вошли он сам, Молотов и Каганович (спустя месяц в нее был введен Орджоникидзе). Литвинов был одним из инициаторов основания (26.11) отдельной, менее влиятельной комиссии по одной лишь Польше. Хлевнюк. Политбюро. С. 84–85; Watson, “The Politburo and Foreign Policy,” 134–67 (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 11. Л. 68, 98, 99, 111); Кен, Рупасов. Западное приграничье. С. 589–590 (Л. 73; АВП РФ. Ф. 010. Оп. 4. Пап. 21. Д. 63. Л. 635–636).
<p>562</p>
Эту точку зрения выражал не один только Сталин. Чичерин в беседе с королем Афганистана Амануллой-ханом (май 1928 г.) отмечал: «Готовит ли Англия сама войну против нас, мы увидим позже. Англия всегда стремилась толкать других вместо себя на военные действия. Она может толкнуть против нас Польшу». ДВП СССР. Т. 11. С. 301–307 (на с. 303). Кроме того, Сталин знал, что Пилсудский еще в 1905 г. предлагал свои услуги японцам, обещая поднять восстание в русской Польше.
