– Раньше за мной бегало много девушек. Но потом я перестал воровать их сумочки.
На секунду испугалась – голос Инграма вновь оказался так близко к уху и так неожиданно. Непринуждённым движением руки он немного покружил со мной в танце и вывел ближе к углу помещения. Не сразу я сконцентрировала взгляд на его чёрных глазах: таких бездонных, жестоких, обволакивающих тьмой. Точные скулы, слегка вытянутое лицо, довольно хрупкое телосложение – он был в той же одежде, что и утром в университете, но в красном свете клуба выглядел отчего-то красивее.
– Воровать сердца девушек тебе не под силу, это точно, – я посмотрела на два стаканчика, которые парень держал в руках.
– Хочешь? – заметил он мой жадный взгляд. – Правда, один из них отравлен.
Прикола ради я решила прикинуться совсем пьяной.
– Сколько стоит?
– Бесплатно.
– О, давай оба! – обрадовалась я, хлопнув в ладоши.
– Я же говорю, один отравлен, – чуть зло повторил Инграм.
– А что, за яд платить надо?
Он закатил глаза.
– Алкоголь несомненно убивает людей, – и тут нахально усмехнулся, наклонившись ко мне настолько близко, что я уловила от него едва ощутимый запах мха, – но зато сколько людей благодаря ему родилось.
– От меня не дождёшься, – я резко стала трезвой, насколько это возможно после столько всего употреблённого.
– И не горел желанием, птенчик, – Инграм залпом выпил содержимое одного из стаканов, а второй поставил на барную стойку. Только сейчас я заметила, что мы находились рядом с ней: так я сначала забылась в музыке, а затем и в разговоре с этим…
– Да ты наглый, самовлюблённый, циничный провокатор! – вдруг разозлилась я из-за сложившейся ситуации.
– Как точно ты описала меня, благодарю, – закурив, Инграм выпустил колечко дыма прямо мне в лицо. – Распечатаю и повешу себе на стену.
– Лучше на лоб приклей.
– Твоё чувство юмора будто на стадии зачатия, – грубо не оценил Инграм.
Я решила тоже его спровоцировать:
– О сексе прямо не говоришь, лишь намёками, но так и хочешь…
Парень хрипло рассмеялся.
– Я не сплю с первой попавшейся шлюхой. Не разочаровывай меня ещё больше, птенчик.
– Куда уж ещё больше, – скрестила я руки на груди и с вызовом посмотрела ему в глаза, – на дне ведь ты.
– Я и не отрицаю.
Возможно, мне только это показалось, но я уловила едва заметную ноту грусти в его голосе. Быть может, Инграм не так чёрств, как всеми забытый хлеб, а имел даже какую-то свою боль в душе? Даже если в это с трудом верилось. Мы ведь все люди, даже я.
– Откуда у тебя эти шрамы? – я решила сменить тему и получше узнать своего собеседника.
– В детстве упал на дикобраза, – Инграм механично прикоснулся к одной из белых «трещин» своего лица.
– А круги под глазами?
– Пятый и шестой по Данте.
– Или