И на следующий день мы переезжали в свою квартиру на улице Восстания.
Собственно, «переезжать» – громко сказано. Мама и папа взяли в руки наши вещи, а мне сказали смотреть внимательно за Аллочкой, и я взял ее за руку. Попрощались с Рахилью и пошли на трамвай.
Я впервые с начала войны оказался на своей улице – улице Восстания. Чувства переполняли меня. Моя улица!
Мы поднялись по лестнице, зашли в квартиру. Открыли дверь комнаты. Я внимательно оглядел ее, комнату, которую хорошо помнил, – она мне даже снилась не один раз. Мне показалось, что она стала меньше. Но это было неважно. Главное – возникло удивительное чувство:
– Вот теперь, наконец, я дома! Вот теперь, наконец, кончилась война!!
Да, мне показалось, что война закончилась только теперь, когда я вернулся в свою комнату.
А рано утром я проснулся от того, что трамвай шел и звенел. Вагоновожатый кого-то предупреждал, что едет трамвай, перебегать перед ним нельзя, – его в случае опасности сразу не остановить.
Мы снова живем в своей коммунальной квартире
Доклеивали обои уже при нас. В первый же день мы сдирали со стекол полоски приклеенной бумаги, и я вспоминал, как в июне 1941 года мы эти полоски клеили на стекла.
В нашей комнате из старых вещей остался мамин письменный стол и дубовая книжная полка. Они потом переехали со мной в Новосибирск в 1959 г., а потом обратно в Ленинград в 2001, который уже назывался Санкт-Петербургом. Письменный стол и полка и сегодня стоят в нашей квартире в Санкт-Петербурге на канале Грибоедова.
А из новых вещей стоял раскладной диван, на котором спали мама и папа, и две узкие кровати – одна для меня, другая для Аллочки.
Был конец августа 1945 г. Вот мы и дома. Всё привычно и непривычно. Через несколько дней приехали из эвакуации бабушка и дедушка. Они стали жить там же, где раньше, в левой большой комнате с фонарем. А вот в средней комнате, где раньше жила прабабушка Двойра в своем уголке за ширмой, теперь никого не было.
– Она умерла в блокаду от голода, – сказала мама в ответ на мой вопрос.
В других комнатах нашей коммунальной квартиры жили совершенно другие жильцы.
За стенкой по очереди играли на скрипке девочка и мальчик. Они жили там в двух комнатах вместе с отцом и матерью. Их фамилия была Гоман.
А вот с другой стороны коридора, где до войны жила в трёх комнатах только семья Кольки, теперь в каждой из трех маленьких комнат жило по семье.
В первой, ближе к входной двери в квартиру, – жила одинокая тихая женщина, Евфалия Ивановна. Она ходила, как тень, и ни с кем вообще не говорила.
В следующей – жила семья из трех человек – Медведевы, муж жена и маленькая девочка, Анечка.
Наконец в третьей, ближе к кухне, теперь жила Мария Абрамовна Молдавер, пожилая женщина, которую регулярно навещал сын.
На кухне стало теснее, прибавилось керосинок и примусов. На некоторых столах