Политический просчет и пироксилин
Это было время, когда всю Европу сотрясали сильнейшие религиозные и политические волнения. В Германии они вылились главным образом в религиозное движение свободомыслящих людей, критиковавших как католицизм, так и крайний протестантизм. Прибывший тогда в Берлин Йоханес Ронге[47] произнес несколько речей в зале Тиволи, и эти речи имели в народе большой успех. Особенно ему удалось увлечь молодых офицеров и чиновников, которые почти все без исключения были предрасположены к либеральному мышлению.
В период самого разгара народного увлечения идеями Ронге я вместе с девятью другими офицерами из артиллерийских мастерских прогуливался по Тиргартену[48]. В части парка, носившей имя «В палатке», мы обнаружили множество людей, слушавших красноречивого оратора. Он призывал всех, кто согласен с проповедником, смело присоединиться к движению против мракобесов и реакционеров. Речь его была образной, увлекательной и казалась нам весьма убедительной, тем более что ранее мы таких публичных выступлений в Пруссии не слышали. Когда я собирался уходить, мне вручили подписной лист, на котором уже значилось много хорошо знакомых мне фамилий. Не колеблясь, я поставил в нем свою подпись. Моему примеру последовали и другие офицеры, причем некоторые из них были старше меня по званию. Тогда мы не видели в этом ничего дурного. Нам казалось правильным то, что мы открыто и честно подтвердили свои убеждения.
Но уже на следующее утро за чашкой кофе я испытал настоящее потрясение, когда в газете Vossische Zeitung увидел передовицу «Движение против реакции и лицемерия», в конце которой приводились наши, во главе с моей, подписи. Для меня это был шок.
Придя за полчаса до начала занятий во двор наших мастерских, я обнаружил там всех своих девятерых товарищей в состоянии сильнейшего волнения. Мы не без оснований полагали, что вчерашний поступок может быть расценен как тяжкое военное преступление. Наши опасения вскоре подтвердились. Подошедший начальник мастерских, весьма смелый и милый человек, объявил, что своим легкомыслием мы погубили не только себя, но и его.
Несколько дней мы провели в тревожных ожиданиях. Наконец нам передали предписание явиться к инспектору мастерских, генералу фон Дженишену, для того, чтобы выслушать именной указ. В нем нам строго выговорили за неразумное поведение, но наказание оказалось мягче, чем мы опасались. В своей длинной речи генерал подробно объяснил, насколько некорректным оказался наш поступок. Речь его меня несколько смутила. Я был хорошо знаком с генералом, ранее мы с ним вместе провели месяц в Киссингене. Это был высокообразованный, гуманный человек, и я прекрасно знал, что его взгляды большей частью