– Они что-то оставили в ней, – сказала она, больше себе, чем Хорхе. – Какой-то след. Энергию, память… я не знаю.
Хорхе промолчал, его взгляд был прикован к воде. Он знал эти места лучше, чем кто-либо – каждый риф, каждое течение, каждый изгиб побережья. Но теперь океан казался чужим, как будто кто-то переписал его правила. Лодка замедлилась, и он заглушил мотор, позволяя ей качаться на волнах. Тишина ударила по ушам, прерываемая только гулом, который теперь был повсюду – в воздухе, в воде, в их костях.
– Мы здесь, – сказал он тихо, почти шёпотом. – Это то место.
Лина включила датчик на полную мощность, и экран загорелся красным: температура воды подскочила до 52 градусов, давление падало, как будто что-то тянуло её вниз, а затем вверх, а электромагнитные волны рисовали хаотичные пики. Она направила фонарь на поверхность и замерла. Вода здесь не просто дрожала – она пела. Тонкий, высокий звук исходил от пузырьков, поднимающихся с глубины, лопающихся на поверхности и оставляющих за собой голубое свечение, которое растекалось, как масло, прежде чем угаснуть. Лина протянула руку, и её пальцы коснулись воды – она была горячей, но не обжигала, а вибрировала, как натянутая струна, отзываясь на её прикосновение мелкими волнами, которые побежали к лодке.
– Это их работа, – сказала она, её голос дрожал от смеси страха и восторга. – Они изменили её. Вода… она живая, Хорхе. Или стала такой после них.
Хорхе смотрел на неё, его лицо было маской из теней и усталости.
– Я говорил тебе, они не отсюда. Они забрали воду, но оставили… это. Я не знаю, что хуже.
Лина не ответила, её взгляд упал на что-то, плавающее у борта лодки, чуть правее носа. Она направила фонарь и увидела его – обломок, размером с две ладони, чёрный, с зелёными прожилками, похожий на кусок корпуса корабля ксавирров. Он покачивался на волнах, испуская слабый свет, пульсирующий в ритме с гулом, а вокруг него вода закручивалась в спирали, как будто притягиваемая невидимой силой. Лина схватила сачок из рюкзака Хорхе и осторожно подтянула обломок к себе, стараясь не касаться его руками. Он был больше, чем тот кусок, что она нашла в Сан-Франциско, и сложнее – его края были неровными, как будто оторванными, а поверхность покрыта тонкими трещинами, из которых сочился зеленоватый свет, мерцающий, как дыхание.
– Осторожно, – предупредил Хорхе, отшатнувшись назад. – Эта штука… она живая. Я видел, как их искры падали в воду. Они что-то делают с ней.
Лина подняла обломок в сачке, держа его на расстоянии. Он был лёгким, почти невесомым, но тёплым, как человеческая кожа, и излучал слабую вибрацию, которую она чувствовала даже через рукоятку сачка. Она поднесла его ближе, и обломок издал тихий звон – высокий, чистый, как звук хрустального бокала, но с глубокой, резонирующей нотой, от которой у неё закружилась голова. Вода в пробирке, стоявшей на дне лодки, задрожала, отзываясь на этот звук,