Как там Геббельс говаривал? Ложь, сказанная тысячу раз становится правдой?
Но не для того мы с вами сгрудились над моей книжкой, чтоб, а-ля Медынский, разоблачать мифы о российской тюрьме.
И нет у меня желания писать, а-ля Ди Снайдер, курс выживания для первоходов (то есть впервые попавших в тюрьму) или пособие для начинающего арестанта. Упаси Бог! Тем более, что такие книги уже есть.
Моя книга носит характер чисто познавательный, она нацелена, если можно так выразиться, на решение просветительских задач и предназначена для тех, у кого по сугубо личным причинам возник интерес к такой специфической теме. Поэтому поймите меня правильно – я не желаю никого поучать, тем более строить из себя гуру и, как у нас говорят, накидывать пуху, что-либо оправдывая. Я лишь хочу рассказать, как оно было и есть на самом деле, давая лишь поверхностные оценки и предоставляя читателю возможность самому оценивать и делать выводы. При этом я не намерен приукрашивать нравственно-этические особенности жизни тюремного сообщества, равно как и принижать их, а тем более пробуждать нездоровый интерес к тюремной романтике, которой здесь нет, и судя по всему, никогда не было.
Видите ли, главная путаница состоит в том, что криминальная субкультура и тюремная субкультура или, как мы теперь узнали, субцивилизация – далеко не одно и то же, хотя обычно они в той или иной мере пересекаются.
Вся эта романтика, атрибутика, пресловутые воровские традиции гнездятся где-то там, на воле, в криминальных кругах, в молодёжных группировках. И пропагандируются в определённых слоях свободного гражданского общества как своеобразная мода.
А здесь, за колючей проволокой, этого даже не заметно. Если что-то подобное и возникает, то немасштабно, локально, в узком кругу и с определёнными целями. И цели эти почти всегда неблаговидны. Разговор о них впереди. Но тем не менее приверженность тюремным традициям искренне, а не демонстративно – явление в тюрьме редкое, как бы смешно и нелепо это ни звучало. Более того, демонстративная приверженность да ещё с использоанием соответствующей внешней атрибутики – вообще моветон. На таких даже старые сидельцы смотрят как на дикарей и дураков. И меж собой по-тихому так и называют: «дичь» или «дикуха».
Мало кто в тюрьме слушает тюремный шансон. И никто не поёт, кроме галимых придурков. Его слушают и поют на воле. Но упорно называют тюремным. А как же? Романтика!
Мало кто в тюрьме культивирует и проповедует тюремную романтику. Её культивируют и проповедуют на воле. Но при этом опять же упорно называют тюремной.
Мало кто в тюрьме общается друг с другом на тюремном жаргоне. А вот на воле молодёжь, даже подростки и дети, по фене чешут хлеще, чем киношные зэки! Однако пресловутый язык фени – специфический блатной жаргон – по прежнему считают чисто тюремным…
За долгие годы наблюдений я заметил, что масса новых жаргонных слов и выражений появилась в