Непонятная тяжелая подавленность зародилась в душах обоих, и они надолго замолчали.
– Все эти годы ты не выходил из тайги? – тихо спросила она.
– У меня есть место, где я вижу того, кто меня всем снабжает. Этого мне достаточно. Переходы с китайцами тоже являются источником продуктов и денег. Так что в основном все в порядке. Ради предотвращения очередной беды я не общаюсь с людьми.
– И как тебе здесь?
– Когда я здесь оказался, то, наконец, ощутил чувство свободы от людей и зажил полной удовлетворения жизнью. Волею судьбы я с рождения не общался с природой, а после многих лет тюрьмы первое время ощущал в этих, куда более полезных условиях, настоящую радость и невыразимое чувство покоя и безопасности. Не затхлый тюремный воздух, а свежесть окружала меня. Не серые бетонные стены, а простор. Не угрюмые озлобленные лица, а деревья, солнце и звезды. Я пил не жутко воняющую хлоркой воду, а кристально чистую из родников, ел не тюремную баланду, а свежее мясо. И это было счастьем для меня, мало что хорошего видевшего в этом мире.
И я был счастлив. И то, что я почти недосягаем для закона, делало мою жизнь еще осмысленнее и ярче. Здесь я понял, что такое жизнь вообще. Я никуда не спешил, ни о чем не переживал и не злился понапрасну.
Здесь я нашел ответы на многие вопросы. Я наблюдал, как зимой крупными хлопьями падает снег, а в морозы на деревьях сверкают снежинки, и понимал, что на земле не так уж плохо без людей. Я люблю встречать летние утренние рассветы и наблюдать, как в дождливый день с веток стекают капли. Мне нравится смотреть на суету муравьев и полет шмелей, токование глухарей и беличью суету на соснах. И мне очень нравится шорох осенней листвы. Возможно, ты не поверишь, – улыбнулся он, – но я заядлый грибник. Это несравненное удовольствие, когда ты долго бродишь по лесу и вдруг находишь полянку белых или подосиновиков. Я даже ловил себя на том, что в этот момент смеялся от удовольствия и испытывал полное душевное равновесие.
– Это так не сочетается с тем, чем ты зарабатываешь деньги, – с сожалением в душе произнесла она.
– Ну, это спорный вопрос. Представь себе, что хирург делает операцию, и пациент умирает. Человек на войне знает, что каждую минуту может умереть, но воюет. Мясник забивает животных на мясо. Зверовод сначала разводит зверьков и даже берет их в руки и ласкает, но потом массово забивает ради шкурок на шубку для богатенькой дамы. Я тоже делаю свою работу, зарабатываю деньги, и это кому-то нужно. Только не думай, что я это приветствую. Я не размышляю о нюансах и тонкостях своего заработка, и всегда все делаю в одиночку, сам за это и отвечаю.
– Все это называется цинизмом и геноцидом, – осмелившись гневно посмотреть на него, сказала она.
– Разве в мире все не построено на цинизме, геноциде, нулевой ценности жизни? Все построено на смерти, даже вера в Бога!
– Тогда представь себе: ты меня любишь, и я тебя. И вдруг какой-то наш враг выкрадывает меня и убивает. Каково тебе и мне? Как тебе